Вот заливал-то, храм и поныне стоит, стены-то при восстановлении даже не трогали, сверху только отделали, да и что с ними будет? Раньше на века строили, бздел этот олигарх всем тогда. «К тому же храм будет вам новый, я сказал, построю, значит построю. Ваш краевед как раз сейчас дает согласие в епархии на снос старого и на строительство нового храма, так что давайте не будем лясы тянуть, друзья. Как говорится – все к столу, а там уж мои помощники к вам подойдут с анкетами и помогут вам все заполнить». И показал, мерзавец, на столы, а там чего только не было, и мясо, и колбасы, и рыбка, и алкоголь на любой вкус. «Ух, и хороший вы народ, глаза радуются, давайте выпьем, что ли, за вас?!» И первым к столам побежал, начал разливать, ну кто откажется с таким солидным человеком выпить? Все быстренько гранеными и вооружились.
Пили в тот день как в последний раз, песни орали да плясали вместе с артистами, а те еще, вроде как на радостях, давай деньги всем раздавать, мол, так хорошо у вас, так нам нравится, ох, держи еще по рублику! Честным людям помогать Бог велел! И все такие искренние, такие молодцы, куда деваться, тьфу. Наши-то все на задние лапы и встали, уши развесили. Да чего там говорить-то сегодня, эх… Словом, из двухсот взрослых жителей сто семьдесят подписались за снос храма, почти все. Этого только и надо было этим бандитам проклятым, как только подписи закончили собирать, так и кончили песни свои, быстро собрались и уехали, водку даже забрали не раскрытую. Да уж к тому времени все в дрободан, прямо на поляне некоторые улеглись посреди мусора.
Батюшка вернулся к ночи, опять на лодочке своей приплыл, любил он ее, да и по реке-то до района ближе раза в три, нежели по дороге. Приплыл наш заступничек и смотрит – свалка мусорная и людская у храма. Все понял сразу, да к тому же в епархии-то его тогда не приняли, до вечера просидел – так и уплыл обратно. А вон оно, видишь, что оказалось – специально вызвали, чтоб глаза не мозолил, пока тут всех оболванивали.
Ничего никому не сказал отец Никодим в тот день, заперся в храме и молился, покуда последняя звезда к нему под своды не закатилась.
Мы думали – больше и не станет с нами, дураками, разговаривать, а батюшка нет, как ни в чем не бывало, на следующий же день отслужил. Да так, что свечи прислушивались, так и втягивались фитильки, причастил всех, кто хотел.
А на другую неделю снова за садик взялся, мужики-то не пришли поначалу, а он сам потихоньку возится, все мимо проходят, жалеют, а подойти стыдятся, а он доброй душой на всех смотрит: «Что-то запропали работнички, а надо бы ко Второму спасу успевать основные работы сделать», – все говорил он прохожим. «Так снесут же храм-то, и садик с ним, все подчистую, миленький, прекрати, не рви душу», – прохожие-то ему в ответ.
А он только промолчит, да снова – за стройку. Ну, сначала я к нему пришел помогать, потом Гришка, потом и Антон со своей бригадой вернулся, пошло дело. Чуть ли не сутками пахали, там же пили и ели, жены нам перекусить носили, да яблоки как раз поспевать тогда стали, мы их грызли всю стройку. Батюшка вот только отказывался от яблок. «Нельзя мне, братцы, на Преображение и наемся». Это уж мы потом узнали, почему нельзя-то. У него же сыночек маленьким погиб, а примета такая есть – детям, чьи родители до второго спаса яблоки не едят, на том свете гостинцы раздают, а еще говорят, да не просто гостинцы, а райские яблоки. Может, вот потому и отказывался, что де грех это для него. Он только все время повторял: «Вот приидет Преображение, так отметим всем селом, потешим душу и тело напоследок». А Преображение-то знаешь, что за праздник? Господь наш во время молитвы на горе явился во всем Своем Величии перед учениками, лицо его просияло, а одежды сделались белыми, вот как свет. Так вот и нам надобно преображать душу-то свою, и земля в этот день преображается – матушка наша. Да все яблоки кропят и едят – давно уж так повелось. А еще угощать принято всех, Илюшенька, нищим подавать, жертвовать яблок. Мы все Лидке пьянчужке носим ведрами, тоже человек ведь, хоть и черте обуяли ее совсем, бедную. Но это я не о том.
В тот-то Спас батюшка велел яблоки всем в храм с утра принести, яблоки и у кого, что еще поспеет. Ожидание незнакомое до этого – будто волшебства какого – над селом повисло. Да то и есть волшебство – Спас второй, Преображение Господне, по природе-то если – осени начало. Пришел Спас – бери рукавицы про запас, вот как раньше-то говорили.
Праздник быстро подобрался, грушевкой все небо в то августовское утро налилось, зарделось. И понесли в храм со всех концов деревни в корзинах плетеных, и в ведрах, и в мешках яблоки зеленые, красные, желтые, как шары новогодние; начищены, отполированы до блеска, заигрывают с солнышком, ну прямо чудо расчудесное.
В храме в то утро битком набилось, никогда такого столпотворения не бывало, даже накануне вечером на богослужении, а тут на освящение многие пришли. В диковинку всем – слышали когда-то о Спасе, а почти никто и не видел, что за таинство такое происходит!