– Серьезно?! Можете предъявить документы?
Престия достал бумажник и протянул ему удостоверение личности; Монтальбано долго и пристально изучал документ. Иногда поднимал глаза на Престию, потом снова погружался в чтение.
– По-моему, ясно, что… – начал было Престия.
– Ничего не ясно. Простите. Я ненадолго.
Комиссар встал, вышел из кабинета, закрыл дверь, пошел к Лаваккаре. Там уже сидел Галлуццо.
– Приехал?
– Да. Я только что проводил его к Фацио, – ответил Лаваккара.
– Галлуццо, пошли со мной.
Монтальбано вернулся в кабинет в сопровождении Галлуццо, напустив на себя виноватый вид. Дверь закрывать не стал.
– Страшно сожалею, синьор Престия. Тут явный случай совпадения имен. Простите меня за причиненное беспокойство. Пройдите со следователем Галлуццо, вам надо подписать согласие. Всего хорошего.
Он протянул руку. Престия что-то пробурчал под нос и вышел вслед за Галлуццо. Монтальбано почувствовал, как превращается в изваяние: вот он, момент истины. Престия прошел два шага по коридору и столкнулся нос к носу с Ло Дукой; тот выходил вслед за Фацио из его кабинета. Монтальбано увидел, как оба на мгновение замерли.
Находчивый Галлуццо гаркнул жандармским тоном:
– Так что, Престия, мы идем или нет?
Престия, вздрогнув, двинулся дальше. Фацио легонько толкнул в спину Ло Дуку – тот застыл, проглотив язык. Ловушка сработала безупречно.
– Комиссар, к вам синьор Ло Дука, – сказал Фацио.
– Прошу, проходите. Фацио, останься. Садитесь, синьор Ло Дука.
Ло Дука сел. Он был бледен: все еще не оправился после того, как увидел Престию выходящим из кабинета комиссара.
– Не знаю, к чему такая спешка… – начал он.
– Скажу через минуту. Но сперва официальный вопрос: синьор Ло Дука, вам нужен адвокат?
– Нет! Зачем мне адвокат?
– Как пожелаете. Синьор Ло Дука, я пригласил вас, потому что мне надо задать несколько вопросов по поводу похищения лошадей.
Ло Дука деланно улыбнулся:
– Ах, вот что? Ну, спрашивайте.
– Тем вечером во Фьякке во время нашего разговора вы сказали, что кража лошадей и убийство предположительно коня синьоры Эстерман – это вендетта некоего Джерардо Гуррери, которого вы несколько лет назад ударили железным прутом, сделав его инвалидом. Поэтому и лошадь синьоры Эстерман забили до смерти железными прутами. Что-то вроде закона возмездия, если не ошибаюсь.
– Да… кажется, я так и сказал.
– Отлично. А кто вам сказал, что убийство лошади совершено железными прутами?
Ло Дука выглядел растерянным:
– Ну… думаю, синьора Эстерман… может, кто-то еще. И вообще, какое это имеет значение?
– Это важно, синьор Ло Дука. Потому что я не рассказывал синьоре Эстерман, как была убита ее лошадь. И никто другой не мог этого знать. Я говорил об этом единственному человеку, который с вами не общается.
– Это настолько несущественная деталь…
– …что она и вызвала у меня первое подозрение. Признаюсь, в тот вечер вы сыграли мастерски. Не только назвали мне имя Гуррери, но даже высказали сомнение, что убитая лошадь принадлежала синьоре Эстерман.
– Послушайте, комиссар…
– Нет уж, это вы меня послушайте. Мои подозрения окрепли, когда я узнал от синьоры Эстерман, что именно вы настояли на том, чтобы ее лошадь держали в вашей конюшне.
– Это было элементарное проявление вежливости!
– Синьор Ло Дука, прежде чем вы продолжите, должен предупредить: у меня только что состоялся долгий и плодотворный разговор с Микеле Престией, который в обмен на определенную, скажем так, благосклонность к нему полиции предоставил мне ценные сведения о похищении лошадей.
Попал! В яблочко! Ло Дука побелел как полотно, вспотел и заерзал на стуле. Он ведь своими глазами видел Престию после его разговора с комиссаром и слышал, как бесцеремонно обращался с ним полицейский. Так что на обман он купился, но все же попытался выгородить себя:
– Не знаю, что там этот субъект мог…
– Вы позволите мне продолжить? Знаете, я ведь нашел то, что вы искали.
– Я? И что же я искал?
– Вот это, – сказал Монтальбано.
Сунул руку в карман, достал подкову и положил на стол. Это добило Ло Дуку. Его так качнуло, что он чуть не свалился со стула. Изо рта вытекла струйка слюны – до него дошло, что песенка спета.
– Это обычная подкова, без отличительных особенностей. Я снял ее с копыта мертвой лошади. А на подковах лошади синьоры Эстерман выбита буква W. Кто мог знать об этой особенности? Уж конечно, не Престия, не Беллавия и не бедняга Гуррери. А вот вы знали. И предупредили сообщников. Так что, помимо туши, надо было обязательно достать и подкову, которую я подобрал, ведь с ее помощью можно доказать, что убитая лошадь не принадлежала синьоре, как вы хотели внушить всем вокруг. Это была ваша тяжело больная лошадь, которая либо пала бы сама, либо ее усыпил бы ветеринар. Только что Престия объяснил мне, что лошадь синьоры Эстерман принесет огромные деньги устроителям подпольных скачек. Но вы, конечно, сделали это не из-за денег. Тогда зачем? Вам угрожали?
Ло Дука – он не мог говорить и весь взмок – опустил голову в знак согласия. Потом собрался с духом и произнес: