Следы на песке

Нейтральную полосу всегда просматривали по ночам. Одного — двух бойцов вряд ли кто-либо заметил из наблюдателей, но массированную атаку, или разведку боем взводом, или ротой пропустить было невозможно. Пулеметы по ночам молчали. Открыть не осторожной очередью огневую точку вряд ли пришло бы в голову любому командиру, пусть он и тысячу раз глуп. Снайперы спали тоже, как и солдаты подразделений. Ночь — время для разведчиков и диверсантов. Вот на диверсанта и разведчика я походил сейчас больше, чем можно было себе представить. Заляпанный грязью до такой степени, что увидеть можно было только белки глаз, я был ночью практически неуязвим. Разве только, кто-то шмальнет в сторону противника беспокоящим огнем, который показывает, что спят еще не все. Но, эти выстрелы всегда производились без цели попасть в кого либо или во что либо. Обычно стреляли трассирующими пулями из автоматов или винтовок. Было хорошо видно, как они уходили оранжевыми штрихами гораздо выше укрепленных позиций.

Я помнил, что рассказывал мне об этой битве Железный Всадник. Я помнил, что они копали траншеи и окопы всего для коленного упора. Только для того, чтобы выспаться и бить прицельно. Озлобленные, стрелки, которых вернули с западного фронта сюда, на восточный. Озверевшие до бешенства, видевшие за четыре года столько крови и смертей, что многие просто сходили с ума, они проходили по десятку миль в сутки. Делали перерывы только для того, чтобы подвезли боеприпасы и поспать. Многие забывали о воде и пище. Он рассказал мне, что такое гнев Хартленда, и я прекрасно понял по его рассказам, что это и почему его так боялись.

Они шли, ползли, бежали несокрушимой лавиной, сметая на своем пути все, что представляло угрозу. Пленных брать было просто некогда. Некогда было заниматься ими, поэтому стреляли сразу в голову или сердце. Если не было патронов — били длинными треугольными штыками, которые не оставляли никаких шансов на выживание. Если оружие приходило в негодность, то заточенные до остроты бритвы, обычные саперные лопатки наносили с одного удара смертельные раны. Он рассказывал мне, еще не ставшему мечником, куда нужно наносить удар саперной лопаткой, для того, чтобы противник погиб мгновенно. На большее у них просто не было времени. Я потрогал надключичную артерию. Вот сюда. Голова сваливалась на бок. Сердце еще билось, и тело посылало вверх, словно салютуя победу, струи алой крови.

Это уже не было битвой с ее правилами чести. Это был гнев. Великий и беспощадный гнев Хартленда напитанный слезами детей, женщин, и стариков. Нельзя было прикасаться к сокровенному. Нельзя. Я хорошо запомнил эти слова, хотя Железный Всадник всегда плакал, произнося их. Что такое слезы солдата Хартленда и, что происходит после, знали многие живущие в пределах Терры. Очень жаль, что это знали не все и очень быстро забывали об этом.

Мне очень хотелось открыть одну из жемчужин прямо здесь на нейтральной полосе и снова услышать его ворчливый говорок. Но, я прекрасно понимал, что сияние жемчужного купола моментально накроют артиллерией с обеих сторон. Орудийные расчеты сменялись круглосуточно, и наблюдатели просматривали каждый метр полосы. Что же… Может быть, я доберусь и до его чертогов. Может быть, мы еще сможем половить стеклянной банкой с дырявой крышкой глупых пескарей для его похожего на карликового тигра кота. Может быть.

В небо взлетела одна из осветительных ракет. С шипением повисла в воздухе, осветив все вокруг мертвым белым светом. Вторая третья. Я вылез по грудь из воронки и внимательно осмотрел поле боя. Меня удивило то, что площадку, на которой мы бились на мечах с этим юношей так никто и не атаковал, хотя и с той и с другой стороны, цели должны были быть прекрасно видны. Самоходка, уткнувшись стволом в глину, с оборванными гусеницами и наполовину сгоревшая, закрывала обзор со стороны войска под флагами красного солнца. Со стороны воинов Хартланда стоял вздыбившийся легкий танк, подорвавшийся на тяжелом фугасе. Взрывом разорвало дно и никто из экипажа, вероятно не выжил. Он даже не загорелся, фугас не давал сильного пламени и, скорее всего, под ударную волну не попали баки с горючим. В противном случае оно бы сдетонировало, и танк стал черным от солярной копоти.

Железный Всадник потому и носил имя Железного Всадника потому, что управлял тяжелой бронированной машиной. Он рассказывал, что потерял в Великой войне четыре машины вместе с экипажами. Говорить об этом для него было непросто. Сейчас я понимал это как никогда. Что такое терять боевых друзей, я хорошо знал. Не одному из них я закрывал глаза собственной ладонью, и взгляды их затухающих глаз снились мне почти каждую ночь. Однако, предаваться воспоминаниям, не было времени. Я делал свою работу и старался делать ее хорошо.