Следы на песке

В расчетах мечников я был не строевым воином. Я был «лыкарем». Я не носил щита, потому, что бился в толпе в одиночку, и он больше мешал, чем помогал. Я бился, как правило, сразу с двумя или тремя противниками, хотя, если научился биться с тремя — дальше количество уже не имело значения. Нужно было просто не упасть, поэтому самой страшной раной, которую мне могли нанести — это были раны в ноги.

Если я бился в сече, то в мои задачи входило уничтожение «оральщиков». Мои навыки были слишком ценными для того чтобы тратить их на пехоту или всадников. Для этого были «копейщики» и «рубщики».

Оральщики поднимали в атаку тех, кто струсил, побежал, или потерялся в горячке сечи. Оральщики не шли в первых шеренгах, поэтому, мне всегда приходилось пробиваться через щиты мечи и копья для того, чтобы добраться до того, кто поднимал их в бой снова. Тяжело ранив оральщика или убив его, я выводил из строя сразу трех — пятерых воинов противника.

Не понимая своих целей и задач, они теряли свою боевую значимость. Останавливались и почти всегда бежали к бунчукам — конским хвостам, поднятым на высокие пики для того, чтобы их было видно издалека.

Потерявшие оральщика, ломали строй, рассеивали шеренги, создавали хаос и неразбериху. Теряя боевой дух, они часто тащили за собой к бунчукам еще нескольких, а то и десятки тех, кто считал, что битва уже проиграна.

Самое мощное оружие в сече — это страх и паника. Я и был тем, кого учили создавать эту панику и страх.

Но, для лыкаря самым важным качеством и навыком была не сила натиск или воля. Лыкарей учили «спать» в сече. Ни думать, ни анализировать, ни строить тактику боя мозг в таком режиме был не в состоянии. Он просто не успевал этого делать. Нужно было уснуть, рассеять взгляд для того, чтобы видеть не того кто перед тобой, а сразу всех. Каждую искру клинка, каждый наконечник копья, каждый взгляд, каждую каплю страха или ярости. Тело нужно было «отпустить», и сделать бой иллюзорным. Ненастоящим. Для того, чтобы оно отрабатывало приемы атаки и защиты само. Мгновенно. Без колебаний и размышлений. На звук. На крик. На шум или шелест травы. Нужно было уметь скользить сквозь клинки, и наконечники, пробираясь как змея все ближе и ближе к оральщику, и заставить его замолчать. Для мечника с его моралью воина это часто было невозможным.

Нужно было уходить в ментальность зверя и для того, чтобы «взять» все поле боя целиком и сохранять дыхание в рубке двумя мечами, мы опускали взгляд и дышали горлом, издавая негромкий звероподобный рык.

О нас знали и нас боялись. О нас ходили легенды, и это помогало выполнять свою задачу.

Увидев лыкаря, с замутненным взглядом, с двумя мечами, сверкающими как молнии, рычащего, на выдохе и шипящего при вдохе, многие бежали.

Просить лыкаря о пощаде, пытаться сдаться ему в плен, было бессмысленно. Становясь лыкарем, мечник не воспринимал противника как воина. Он преодолевал препятствие, внезапно возникшее на его пути и только. Реагировал мгновенно, и не оставлял за своей спиной тех, кто был способен нанести ему какой бы то ни было урон. Он не понимал слов, выделяя из них лишь интонации, определяя по тембру возгласа угрозу для своей жизни. Лыкарь не чувствовал боли и даже не понимал, кто и что ему говорит. Он сам становился оружием. Камнем, выпущенным из катапульты, оставлявшим за собой изрубленные тела, и останавливался для принятия нового решения только тогда, когда оральщик переставал существовать как боевая единица.

Мне еще рано было уходить в зверя. Я разогрел тело нескольким взмахами и поворотами. Сеча начнется позже. Тогда и наступи мое время. Я смотрел на тяжкое серое небо и ждал.

— Сенезен арада ким лексе чем?! — Прокричал громкий голос издалека. Я знал язык степняков и понял, что сейчас выйдут поединщики. Редко, но бывало так, что на этом сечи заканчивались. Но не в этот раз. Я знал, что нарисовал на своем пергаменте.

— Алле куркудан аллеме Пересвет?! — Они смеялись над воинами Хартленда. Числом они превосходили войско князя Дмитрия втрое, но это не особо им поможет. — Неужели Пересвет умер от страха?! — Потешался кто-то из них громогласно.

— Челубей привезет на копье его голову хану!!! — Я присел несколько раз, разогревая ноги. Скоро солнце закроет стрелами, и для меня, не имеющего щита — это было более чем опасно.