Следы неизвестного

«Ого! — удивился он, закрывая за собой дверь. — Ай да Пермяков!» Он победно взглянул на свое отражение в большом зеркале возле вешалки и, втянув распиравшее пиджак брюшко, игриво подмигнул себе. Потом честно подумал: «Оно, конечно, приятно, такое доверие… Но, видно, неопытна еще: даже на обвиняемого не взглянула…» Он благодушно кивнул мрачному по обыкновению Киселеву, приехавшему с хозяйственным делом, и начал успокоенно укладывать папку в портфель. Потом вспомнил: печать-то она вроде не ставила. Открыл дело, взглянул на постановление — и чуть не выругался. Мелким, энергичным почерком на углу листа вместо санкции на арест была сделана запись:

«Воздержаться до проведения судебно-психиатрической экспертизы. Зам. прокурора…»

Подпись он не разобрал.

Забыв на стуле портфель, он кинулся в кабинет.

— Что случилось?

— Вы… Вы… Это, наверное, ошибка!

— Что — ошибка?

— Вы отказываете в санкции — на Брыкина!

— Да. Я считаю, что у вас слишком мало доказательств для его ареста. И, кроме того, человеку с такой травмой черепа совершенно необходима экспертиза.

— Я… Да я его в пятый раз обвиняю! Ведь это же — Брыкин… — он не нашел слов, и сказал «Брыкин», надеясь, уж одно это все объяснит. — У него уже десять экспертиз по прошлым судимостям было!

— А по этой — не было, — она подняла ладонь, останавливая град его возражений. Вы, значит, хорошо изучили Брыкина? Тогда скажите мне, почему нормальный человек в твердой памяти совершает преступление через два месяца после освобождения при очевидной неизбежности быть заподозренным? На первом же допросе рассказывает все как есть, не боясь статьи, по которой получит пять лет лишения свободы?

— Но ведь это же — Брыкин! Ему тюрьма — что дом родной! — Пермяков даже руки к груди прижал, не находя других аргументов.

Она выпрямилась на стуле, склонила голову набок и начала разглядывать его — заинтересованно и недоуменно. Пермяков, смешавшись под этим взглядом, не находил более, что еще сказать, пробормотал неуверенно:

— Да он же завтра еще кражу совершит… Это же — Брыкин. Кто будет нести ответственность?

Она, все так же склонив набок голову, глядела, как он пятился к двери. Потом сказала:

— Я беру ответственность на себя…

Он вышел и, проходя мимо зеркала, равнодушно посмотрел на отразившуюся в нем фигуру с заметным брюшком…

— Не, Егор Павлыч, домой, этта, я не пойду! — Брыкин решительно сел на стул, закинул худую свою ногу на колено другой и решительно прикрыл жидкой прядью красный шрам. — Как хошь, так, этта, и арестовывай. Мне што туда, што в могилу — одинаково. Ты видел, какая она? Она ж меня — как бог черепаху…

— Да пойми, Афанасий: нет у меня права оставлять тебя в камере. Понимаешь — нет! Иди домой, а?

— А ты, этта, понимаешь, что она со мной сотворит? Ну, пойду я. А завтра что? А завтра, этта, начнешь мокрое дело — по убийству гражданина Брыкина гражданкой Никитиной… Не, не пойду.

Помолчали.

— Егор Павлыч, — встрепенулся вдруг Брыкин, — давай, этта, я у тебя в кабинете мелкую хулиганку учиню, а? А ты меня — суток на десять, а?

Пермяков грустно улыбнулся:

— Свидетелей надо. А откуда я их в субботу возьму?.. Тьфу, сатана! — совсем огорченно закончил он. Пожевал губами, достал папиросу и протянул пачку Брыкину. Тот вздохнул и выщелкнул гильзу себе в рот. Потом снял сапог и достал из него «чиркушку» и спичку…

Все воскресенье прошло у Пермякова в дурном настроении. Во-первых, в голову не приходило ни единой, пусть самой плохонькой, мыслишки: что же теперь предпринимать дальше по делу Брыкина? Во-вторых, он уже предвидел, что разговор с начальником следственного отделения будет не из приятных. Последнюю встречу тот кончил фразой: «Если вы мне еще раз дадите на подпись такую чушь — я подпишу, получу выговор, но отделение от вас избавлю!» Были, конечно, в том деле дырки, но уж не настолько же… Теперь вот снова… Потом эта новенькая — как ее? — Литовцева опять будет сидеть напротив и давиться от смеха…

С женой с утра нелады. То пристала, чтобы завтракать шел, то ей пуговицу на рубашке загорелось пришивать, то в кино приспичило… Он терпел, но наконец понял, что если молчать и дальше, то придется одеваться и куда-то идти — а идти ему вовсе не хотелось. Все еще сдерживаясь, он сказал тихо и отчетливо:

— Мне надо подумать. Понимаешь — подумать!

Она обиделась и замолчала.

В понедельник он вышел на работу совсем разбитый. В голове лениво ворочались мысли о том, что вот отяжелел и одышка появляется, что надо бы по воскресеньям на лыжах в сопки ходить, но что эта проклятая работа разве даст отдохнуть нормально…

Звонить при Литовцевой начальнику и сообщать о несогласии прокуратуры на арест Брыкина он не стал, ожидая, когда же та выйдет из кабинета. Но она, как назло, засела, кажется, прочно… Он листал какое-то дело и бездумно пожевывал губами. Машинально вытащил папиросу, ощупал карманы — опять спички забыл. За дверью послышались приглушенные голоса, раздался стук.