Следы неизвестного

Машина резко развернулась на проспекте и остановилась у бровки. Шофер выскочил из кабины и, увязая в грязном сугробе, добрался до задней дверцы. Милиционеры спрыгивали на землю и тут же быстро разбегались по местам. Михаил, поддерживая рукой карман, где лежал тяжелый пистолет, уже бросился к двери сберкассы. За стеклом ее висит табличка «Закрыто», но кассовый зал освещен, и ни единой живой души не видно в нем. Нажал на тяжелую дверь ногой — дверь подалась.

— Мартынов, останься!

Придержав рванувшегося вперед Чеидзе, Михаил первым вошел в зал. За высоким барьером — столы кассиров с беспорядочно набросанными бумагами. Два стула лежат на полу. Дверца одного сейфа распахнута настежь, у другого — едва прикрыта. Возле него, раскрыв металлические челюсти, валяется инкассаторская сумка.

Стараясь ничего не трогать, Михаил прошел за барьер, в коридорчик, ведущий к служебным комнатам. Там слышались голоса. Шилов заглянул в кабинет заведующей — пусто. Следующая дверь по этой стороне — то ли кладовка, то ли туалет. Из-за нее и доносился приглушенный разговор.

Михаил постучал:

— Милиция! Выходите!

— Откройте нас! Мы закрыты… Откройте дверь!

Михаил отодвинул щеколду и, отступив шаг назад, скомандовал:

— Выходите!

Первой показалась пожилая женщина. Бледная, пряди волос беспорядочно переплелись над щекой, дрожащие пальцы придерживают почти оторванный манжет строгого платья. Увидев милицейскую форму, она покачнулась, схватилась руками за горло и, уткнувшись головой в стену, разрыдалась. Второй выходила девушка в ярком свитере с пышной светлой прической. Она подхватила женщину под локоть:

— Ну, Клавдия Михайловна!.. Ну не надо!..

Из-за двери показалась еще одна девушка.

— Вы из милиции? Поздно.

…Сысоев выглядел помолодевшим. Шло первое из вновь отвоеванных им дежурств, и старший следователь, подшивая и нумеруя листы законченного дела, наводя порядок в сейфе, выписывая повестки, — словом, занимаясь бумажной канителью, на которую обычно тратишь массу никем не планируемого, но реально необходимого времени, не переставал чувствовать присутствие на столе телефона. Когда аппарат надтреснуто тренькал, Сысоев бросал все дела, с удовольствием снимал трубку и торжественно сообщал:

— Дежурный следователь Сысоев слушает!

И было ему это очень приятно.

Отслужив в органах без малого тридцать лет, добавив к майорской еще одну звезду, Сергей Аверьянович вдруг почувствовал однажды, что обстановка вокруг него неудержимо меняется. Сначала он это заметил по делам. Они стали попадать к нему из уголовного розыска подготовленными с такой предусмотрительностью, о какой в прежние времена он только мечтал. Юридическое закрепление доказательств — основной его труд — все более становилось бумагописанием; такие четкие показания давали свидетели и подследственные. Послушав несколько раз, как приговор суда почти полностью повторяет строгую логику его обвинительных заключений, втайне порадовавшись поначалу легкости, с какой были закончены эти дела, Сысоев потом призадумался. Вспомнил, что вот уже несколько лет ни одно торжественное собрание не проходило, чтоб его, «нашего ветерана», не усадили в президиум. Другие следователи — по двое в комнате, ему — хоть маленький, но отдельный кабинет, дверь в дверь с кабинетом начальника областного следственного отдела. От самого же начальника — подчеркнутое уважение: «Вот, знакомьтесь, ветеран отдела Сергей Аверьянович. Я после университета к нему на выучку пришел, даром, что он тогда был еще с неполным средним — зато уже опыт, опыт какой!» Услышал это раз — принял как должное. А когда и два, и три услышал невольно подумал: «Чего бы это? Никак к пенсии меня готовят?»

Начал приглядываться. У других по шесть-семь дел одновременно, у него — три-четыре. А то вот еще заботу проявили: «Сергей Аверьянович, зачем вам самому печатать — отдайте машинистке». И утащили у него «Прогресс», механизм такой же пожилой, как он сам, но удивительно прикладистый. Тыкаешь в него пальцами, а мысли так и текут сами…

Когда — «в связи с особыми поручениями» — Сысоева один раз исключили из графика суточных дежурств, а в следующий месяц сделали то же, уже не объясняя причин, старший следователь решил взбунтоваться. Выбрившись так, что кожу на скулах снял, надев вместо повседневного штатского костюма мундир, он явился на работу и половину дня прислушивался, не перестанут ли гудеть голоса в кабинете начальника. Улучив паузу, постучал в дверь:

— Разрешите, товарищ полковник?

Блоков, увидев сияние мундирных пуговиц и пестроту наградных планок на груди, удивленно дернул бровью:

— Входи, Сергей Аверьянович. Присаживайся.

Сысоев, однако, садиться не стал. Он чуть не строевым подошел к столу и положил перед начальником папку:

— Разрешите согласовать два представления, товарищ полковник.

Блоков прочитал бумаги — они, разумеется, были в полном порядке — и снова недоуменно поглядел на Сысоева:

— Все правильно, Сергей Аверьянович… Да ты присядь. Как дома-то, все здоровы?

— Так точно, — отрапортовал Сысоев, глядя в окно и продолжая стоять.