Следы остаются

— Куда там — будет он нам писать, гнида паршивая. Через отца все узнавали. Прорвался он-таки к кухонному котлу, чтоб шкуру не попортить, наверно, да жрать вдоволь. Уж это он любил.

— Писем никаких больше не осталось?

— Ничего. Все отец спалил. Скульня там была и больше ничего. Стыдно было читать. Вот отец и палил его письма. Он у нас старик правильный.

— А это как осталось? — кивнул капитан на письмо.

— Старуха не дала. Мол, посмертное, не берите грех на душу. Вот и не взяли — оставили, — криво усмехнулся хозяин.

— В письме его почерк?

— Его.

— Никто не интересовался им за все эти годы?

— Звонила какая-то женщина лет пять тому назад.

— По междугороднему?

— Да нет — отсюда звонила. Интересовалась, есть о нем известия или нет. С отцом говорила.

— Не сказала, кто?

— Нет. Мало у него их было, что ли, баб этих? Уж не живой ли он? — подозрительно глянул на Замятина хозяин.

— Вам знаком этот человек? — Замятин протянул Мякишину фотографию лже-Спиридонова.

Василий Федорович потянулся к серванту, достал очки. Рука, в которой держал фотографию, вдруг задрожала, и он положил ее на стол.

— Живой, значит. — Голос Мякишина был на удивление спокоен и тверд. — Вывернулся, подлец. Постарел, шельма, погрузнел, а был стройненький, как тополек. Любил покрасоваться. Только вот откуда извещение о смерти? Впрочем, — махнул он рукой, — это такой подлец, что мог и сам… — Василий Федорович снял очки, осторожно положил на стол фотографию.

— Если мать увидит… — Лицо Мякишина покраснело, стало угрюмым.

— Я думаю, матери показывать эту фотографию не стоит.

— Правильно! — оживился Мякишин. — Умер он для нее и пусть таким будет. Любила она его, подлеца, не выдержит ее сердце.

— Пусть все останется между нами, Василий Федорович. Дело в том… — И капитан вкратце рассказал хозяину о цели своего приезда в Караганду. Мякишин слушал молча и очень внимательно.

— И что же теперь будет? — спросил он, когда Замятин замолчал.

— Теперь вам нужно будет поехать со мной.

— Зачем? Я не желаю его видеть!

— Надо, Василий Федорович. Без вас мы никак не обойдемся… Дело в том, что он скрывается под чужой фамилией и только вы поможете доказать, что он Мякишин — ваш брат.

— Вот оно что, — протянул Мякишин. — Ну ладно, — вздохнул он. — Я сделаю все, что нужно, только очень прошу вас, больше никому ни слова. Не за себя боюсь, за стариков. Известные мы здесь люди, понимаете. Не вынесут они этого позора.

— Обещаю. — Замятин встал. — Я сейчас в аэропорт за билетами. Думаю, долго мы вас не задержим.

— У меня отгул двухнедельный. Так что время терпит. Вы мне позвоните, когда подъехать к самолету.

Замятин кивком головы попрощался с хозяином и вышел в прихожую. Билеты удалось достать на ближайший рейс. Из Карагандинского управления он позвонил Поленову.

— Очень хорошо, — выслушав его, резюмировал тот. — Забирай с собой Мякишина, а мы уже вызвали брата Спиридонова. Боюсь, что одними легкими кавалерийскими атаками мы не прорвем оборону двойника. Без тяжелой артиллерии не обойтись. Ставка у него слишком крупная и неясностей уйма. Если сам не расскажет, нужно годы убивать на проверку. Боюсь, что Ровнова в его деле пятое колесо в телеге. Заварил ты кашу, капитан, густую и вязкую — ни ног, ни рук не вытащишь.

Замятин улыбнулся и положил трубку. В голосе полковника звучало явное одобрение. В самом деле, кашу он заварил густую. Кто мог подумать, что это дело получит такое длинное продолжение.

За час до вылета Мякишин был уже в аэропорту. Места в самолете у них были рядом. Замятин все порывался расспросить спутника о нем самом, об их шахтерской семье, но не решался, боясь, что эти расспросы Мякишин истолкует в дурную сторону.

Василий Федорович сидел у иллюминатора, полуотвернувшись от своего спутника. Глаза его были закрыты, но он, конечно же, не спал. Замятин сперва читал газеты, а потом решил вздремнуть.

— Я вот что не могу понять, — неожиданно обернулся к спутнику Василий Федорович. — Еду я к брату, которого считал погибшим и который оказался жив, и ничего — пусто у меня здесь, — постучал он по груди. — А ведь все-таки брат, одна кровь вроде бы. Как это получается? — Василий Федорович помолчал. — Все-таки, кажется мне, что главное не то, кто тебе этот человек: брат или еще кто, а как он жизнь свою проживает, как живет он среди людей.

— Кто его знает, Василий Федорович, не все так рассуждают. Ведь ситуации возникают самые неожиданные. Но если затрагивается что-то для нас большое и святое, то мы в таких случаях в основном бываем одинаковыми.

— Вот именно — это я и хотел сказать. Отказаться от отца, матери, от своих родных и даже от своей фамилии… Мыслимое ли это дело?! Нет, Анатолий Антонович, что-то здесь не так, скажу я вам…

Василий Федорович замолчал и снова отвернулся к окну. За всю дорогу он не сказал больше ни слова. В Москве им повезло — сразу удалось сесть в нужный самолет.

На месте они были уже часов в восемь утра. В аэропорту их ждала машина из управления. Замятин завез Мякишина в гостиницу и, строго-настрого запретив ему выходить на улицу, поехал в управление. Полковник сразу повел его к комиссару.