Группа делает незначительный манёвр, переключаясь на вторую песню, и Роттен впадает в панику. «Я не знаю слов, — говорит он. — Я не знаю, как это начинается. Я забыл!» В его голосе столько измождённого смятения, что он, кажется, вот-вот выбежит из студии. «Прекратите, остановитесь!», — снова кричит Роттен. Брутальный цинизм борется с отчаянием в его голосе и уступает — группа не останавливается ни на секунду — и он делает ещё одну попытку: «Как там начинается?» Барабанщик Пол Кук — с разрешения Джонатана Ричмана, сочинившего это в 196g году в возрасте 18 лет в Бостоне, — отзывается: “One, two, three, four, five, six”. Это и есть первая строчка “Road Runner”. И с этими словами Джонни Роттен, ещё не анархия и не антихрист, а только подросток, создающий новую культуру из старых аккордов, срывается с места.
Когда Ричман наконец-то записал “Road Runner”, песня являлась самой обычнейшей в мире и наистраннейшей. Он появился где-то в 1970 году, но был таким исполнителем, что не стой он на сцене и не приковывай к себе взгляды, вы бы не обратили на него внимания; темы его песен были традиционны (автомобили, девушки, радио), но с таким наложением последовательностей и обыденного реализма, которые делали привычное странным. Он пел о стоянии в очереди в банке и о влюблённости в тамошнюю кассиршу (а может, и о жалости к ней, о попытках сделать выбор: не стать ли кассиром или дождаться, когда она поднимет глаза, и не смотреть, на кого обращается её взгляд). Он пел о ненависти к хиппи, потому что их замашки были под стать их тёмным очкам, и из своего абсолютного самодовольства они не замечали
Музыка Ричмана не казалась вполне нормальной. Когда я был на его концерте в 1972 году, группа — Modern Lovers, так он всегда называл любую группу, с которой вместе играл, — находилась на сцене, но при этом ничего не происходило. Не знаю почему, но я обратил внимание на коренастого паренька с короткой стрижкой, слонявшегося среди редких зрителей в синих джинсах и белой футболке с надписью, сделанной карандашом: «Я ЛЮБЛЮ СВОЮ ЖИЗНЬ». Затем он забрался на сцену и стал играть на самой громкой гитаре, что я слышал в своей жизни. «Как это круто! — сказал кто-то рядом со мной. — А, может, и ужасно?»
«Я не пел и не играл до пятнадцати лет, пока не услышал The Velvet Underground, — рассказывал Ричман спустя годы. — Они создавали
Альбом, который они записали, не был выпущен, а группу распустили. “Road Runner” оставался слухом до 1975 года, когда Ричман собрал в Беркли новых Modern Lovers и записал песню ещё один, последний раз. Песня вышла в ничем, кроме неё самой, не примечательном сборнике местных групп и с тех пор превратилась в классику. Более непритязательный материал трудно представить: только бас, рабочий барабан и тренькающая гитара, что звучало смесью настройки перед записью на “Sun Records” в 1954-м и демо The Velvet Underground образца 1967-го. Подобно “Every Picture Tells а Story” Рода Стюарта — семиминутному катаклизму, где нет почти ничего, кроме ударных, баса и акустической гитары, — “Road Runner” доказывал, что вся сила рок-н-ролла — в рывках от одного мгновения к другому, в невозможности переходов.
“One, two, three, four, five, six”. Раз-два / Раз-два-три-
«Дорожный бегун, дорожный бегун[26]
⁄ Проезжает больше нескольких миль в час ⁄ Едет мимо Stop ‘n’ Shop[27] ⁄ С включённым радио». Задыхаясь от удовольствия, от подростковой ностальгии по прошедшему дню, Ричман претворяет желаемое в действительное. Он проносился мимо “Stop ‘n’ Shop”; но сперва для пущей уверенности он прогулялся около супермаркета и убедился, что нестись мимо на машине гораздо лучше, потому что можно включить радио.Отсюда Ричмана уносит восторг, а затем и фантазия. Он «чувствует себя частью современного мира», он «влюблён в современный мир». Он «воображает себя дорожным бегуном». Он покидает Бостон, выезжает на 128-е шоссе — и мчит без ограничений. Врубает радио и слышит 1956-й: «притаившийся в кустах за 57-м».