Следы в ночи. Инспектор Уэст и дорожные катастрофы. Вынужденная оборона

Роджер подмигнул. Разговаривая, он одновременно внимательно все разглядывал. Книги из бюро, некоторые из них раскрытые, не были тронуты, но около самой стены лежала груда старых газет, напоминая детские шалаши из сучьев. Похоже, что громила собирался уничтожить их все, но остановился на полпути. Некоторые газеты были разорваны на мелкие клочки. Кстати, те большие книги, от которых остались одни переплеты, тоже когда-то состояли из газетных вырезок.

«…и данный полицейский, по имени Пай, почувствовал запах гари и решил, что ему нужно войти и проверить, — продолжал Конноли, — объяснил, что подумал, будто загорелась сажа в трубе, но тут на него упало несколько кусочков обгорелой бумаги, когда он проезжал мимо на велосипеде, поэтому-то он и захотел лично удостовериться. Он заглянул в окно, занавески были сдвинуты неплотно, и он увидел ее…»

— Имеются ли данные, через сколько времени это было после того, как на нее напали?

— Да, пожалуй, — сказал Конноли, — советник Виллербай готов присягнуть, что он разговаривал с ней по телефону минут двадцать, от девяти пяти до 9.25. Они вроде бы поспорили о каких-то делах совета и их беседа так затянулась, что он пропустил начало передачи вечерних известий. Он — болельщик новостей для дома, да и свои часы ежедневно вечером проверяет по большому Бену.

Учитывая, что спорный вопрос касался проекта новых правил стоянки частных машин и, зная пристрастие миссис Китт к водителям, можно понять, почему так затянулся их телефонный разговор.

Да и у советника тоже характер не ангельский, они оба горячились. Но Виллербай живет на другом краю пустоши и его пятеро детей и супруга могут показать под присягой, что он вечером никуда не выходил.

— В чем заключались споры?

— Все нужды Лигейта с успехом разрешили бы человек двадцать пять солидных филантропов, причем это вполне реально. Миссис Китт была против траты муниципальных денег. По правде сказать, Красавчик, миссис Китт тут совершенно права. Впрочем, она вообще редко ошибается.

— Вижу, что ты вправду ее любишь? — с улыбкой сказал Роджер.

— Если только она умрет, Лигейтская полиция будет переживать, как если бы погиб один из ее собственных сотрудников, можешь поверить мне на слово.

Роджер снова ухмыльнулся.

— Ясно, Джем Конноли. Ты не знаешь, ничего не украли?

— Около двадцати фунтов из шкатулки на бюро, — Конноли указал на ящичек из зеленого материала, валяющийся подле камина, — она была взломана.

— Отпечатки?

— Ничего не найдено.

— Как он попал в дом?

— Не уверен, может быть, через окно над портиком. А может быть, она и сама его впустила.

— Не знаете, больше ничего не пропало, — драгоценности, что-нибудь в этом роде?

— У нее не было ничего особо ценного. Практически они были бедняки. Постепенно им пришлось продавать фамильные вещи, чтобы не умереть с голоду. Однако, они до сих пор остаются крупнейшими подписчиками на все местные благотворительные мероприятия.

— Короче говоря, мотив неизвестен, — согласился Конноли. — Разумеется, меня тоже все это поразило. Я понимаю, что парень мог бы сделать подобный погром в комнате в поисках денег, но какого черта ему понадобилось сжигать газеты? Ума не приложу, а вы?

— Ничего не понимаю, — ответил Роджер. — Знаешь, Джем, поручика эти обгорелые бумаги нам. Я вызову ребят из Ярда, пусть они над ними поколдуют. Скажи, этим телефоном можно воспользоваться?

Когда Конноли сказал «да», Роджер набрал номер Белого дома 1212 и переговорил с Кортландом, который обещал прислать работника технического отдела и специалиста по бумаге.

— Благодарю, — сказал Роджер. Он еще раз обшарил комнату глазами, потом взял карандашный набросок положения упавшей женщины. Голова у него была наклонена к одному плечу, мысли полностью заняты разбираемой проблемой. — Где были самые серьезные увечья?

Конноли ответил очень медленно:

— Трудно сказать. Она зверски избита — задняя часть головы, виски, лоб и верхняя половина лица. Похоже, что парень впал в неистовство. Но есть еще один любопытный момент. Скажите, вы когда-нибудь строите гипотезы или ждете, чтобы вам все стало ясно?

— Если ее так жестоко избили, почему же она осталась жива? — спросил Роджер, потянувшись за медицинским свидетельством. — Ага, большинство увечий поверхностные, кровоподтеки, но ни одного повреждения черепа, кроме, кажется, одной трещины. Отчасти это объясняется орудием избиения, не так ли? Похоже на велосипедную цепь, верно?

— Правильно, — сказал Конноли, — у нее на щеках ясно видны следы отдельных звеньев. Он бил ее по голове, как настоящий дикарь, а когда она потеряла сознание, повел себя, как сумасшедший, и учинил весь этот развал.

— Избави меня бог от гаданий на кофейной гуще, но кто-то сильно не любил ее, потому что это не было сделано только из корыстных целей. Если, конечно, — добавил Роджер, заметив огонек в глазах Конноли, — какой-то хитрец не явился сюда для ограбления, а постарался придать делу вид личной мести.

Конноли промолчал.

— А что в отношении остальных помещений?

— Ничего не тронуто, — ответил Конноли, — но давай сходим, посмотрим.