Следы в сердце и в памяти

- Битте, битте, - сказал он, когда мы приблизились к другой группе кустов, усыпанных совершенно красными, крупными ягодами, и, сорвав несколько кистей, сам положил ягоды в рот и жестами приглашал меня сделать то же самое.

Ягоды оказались отменного вкуса, сладкие, сочные, почти без кислоты, немец поднял большой палец руки и несколько раз повторил:

- Прима, гут, битте! Прима, гут! - и взмахами руки звал Зою и Диму прийти сюда.

Я крикнул им, чтобы они шли сюда - здесь ягоды гораздо вкуснее. Дима всё понял и медленно пошёл в нашу сторону, о чём-то шевеля губами. Когда приблизился к нам, опять злобно повторил немцу:

- Вег! - и остался стоять на месте.

Немец пожал плечами, поднял глаза вверх, как бы говоря, что он не понимает такого поведения, и со словами:

- Битте, битте, - широким жестом ещё раз пригласил нас к кустам и медленно удалился.

Когда все мы чуть успокоились, я упрекнул Диму:

- Ну, за что ты так? Накинулся на человека ни с того, ни с сего!

- Разве это человек - это же немец, фашистская сволочь! Их бы надо всех уничтожить!

Стало ясно, что продолжать разговор бессмысленно. Я расстроился и потерял всякий вкус и к ягодам, и к нашей так хорошо начавшейся прогулке. Дима же, отведав несколько кистей, признался, что эти ягоды гораздо вкуснее тех, и принялся с аппетитом поедать их. Никакого намёка на угрызение совести за нанесённую немцу незаслуженную обиду не было заметно. Я сослался на зубную боль от кислых ягод и покинул их. Через несколько дней Диму и Зою перевели из Бляйхероде в другой город, в котором стали разворачивать конструкторскую часть нашей работы.

Побродив некоторое время в одиночестве по улицам незнакомого городка, в середине дня я пообедал в кафе и отправился домой. По пути обдумывал, как провести разговор с хозяином дома, чтобы устроить свой быт получше.

В моём "скворечнике" было нестерпимо жарко и душно, об отдыхе в таких условиях нечего было и думать. Я спустился на первый этаж, умылся и, простояв некоторое время в коридоре (или в небольшом холле), постучал сначала в одну, а затем в другую дверь. Никто мне не ответил, но, когда я стал подниматься к себе, сзади услышал торопливые шаги догонявшего меня хозяина. Жестами пригласил его к себе, жестами же стал показывать, чтобы он убрал детскую одежду, принёс бы кое-какую посуду, сопровождая всё это непонятными ему словами. Нам обоим стало ясно, что какой-то язык для элементарного общения всё же нужен, и он первый спросил меня на французском, не владею ли я французским. Я понял, о чём он спрашивает, и ответил отрицательным покачиванием головы, и в свою очередь спросил, не знает ли он английского. Он меня тоже понял и дал такой же отрицательный ответ. Но вдруг, несколько секунд спустя, стукнул себя по лбу, произнёс уже знакомые мне "момент маль" и поспешил по ступенькам вниз.

Я понял, что у него есть человек, знающий английский, и сейчас он его приведёт. В каком же положении я окажусь с моим уже забытым после третьего курса английским? Судорожно стал вспоминать какие-то нужные слова, чтобы не оказаться вовсе опозоренным, но это удавалось мне с трудом. В эту минуту немец уже входил в мою комнату с двумя девочками лет двенадцати-тринадцати. Обе они приветствовали меня приседанием ("книксен") и словами "Гутен таг" ("Добрый день"). По их виду было ясно, что они смущены не меньше моего, но, тем не менее, одна из них, что выглядела постарше, произнесла на английском языке несколько слов, которые, к своему изумлению, я прекрасно понял. Она сказала: "Извините меня, господин инженер, я только чуть знаю английский, смогу ли я вам помочь?" Я, естественно, очень обрадовался такому счастливому стечению обстоятельств, сказал ей, что тоже очень плохо владею английским, и мы кое-как объяснились с хозяином. Тот словами "яволь, яволь" ("Так точно") подтвердил своё согласие выполнить мои условия и под конец спросил через свою переводчицу, люблю ли я музыку. Услышав утвердительный ответ, немец пригласил меня послушать вместе с ним хорошую музыку. Разумеется, я с удовольствием принял его предложение, и мы отправились вниз