Величественные лестницы ведут к террасе, на которой расположен огромный открытый квадратный зал. Топкие колонны, будто вырастающие из-под земли, рядами заполняют его пространство. Не обозначено место ни для царского тропа, ни для алтаря. Сколько же человек мог вместить этот зал? Наверное, не меньше десяти тысяч. Колоппы увенчаны не привычными капителями, а фигурами львов и быков. Сквозь песок и землю проглядывает мрамор пола. Что за странное царство колонн и каково его назначение? С любого места превосходно видно все окружающее. Чуть в отдалении, к востоку, на следующей террасе, новое нагромождение колонн. И снова зал, и снова барельефы. На лестницах и на порталах изображены стража, слуги, а вот, по всей вероятности, и сам владыка Персеполя, величаво восседающий на троне, поддерживаемый несколькими рядами верных слуг и подданных. За спиной у него стоит, вероятно, его наследник (преемник, сын?). А это, видимо, жрецы.
Нибур снова тщательно фиксирует в своих записях одежду каждого. Один вопрос громоздится на другой. Найти ответы суждено его потомкам.
Как зачарованный, бродит он среди лестниц, колонн, залов. А повсюду ему встречаются остатки рельефов и скульптур — человекоподобных быков или быкоподобных людей. Особенно часто повторяется изображение льва, нападающего на быка. А это — местные властители. Один из них борется с исполинским львом-грифоном, другой пронзает мечом быка.
Плутарх сообщал, что Александр Македонский сжег в Персе-поле царский дворец, имевший много деревянных частей — двери, крышу, стропила. «Где же они, остатки этого самого дворца?» — спрашивает себя Нибур. Если судить по руинам, столь живописно раскинувшимся вокруг, искусство зодчества и ваяния у персов еще до греков было великолепно развито. Здесь все продумано, все гармонично. Некоторые большие рельефы воссоздаются потом в мелких деталях, иные повторяются в разных местах всего архитектурно-скульптурного комплекса, отдельные позы и атрибуты носят канонический характер. Все вместе должно читаться как единое повествование. О чем же оно? Нибур внимательно исследует каждую деталь в этом гармоничном единстве архитектурных и скульптурных форм, пытается разгадать их символику.
Иногда он обнаруживал только стены с окнами, иногда — одни двери. В одном внушительных размеров здании не было ничего — все входы оказались заложенными. Нибур нашел небольшое отверстие, а за ним узкий коридор, ведущий вниз. Нет, здесь не было парадных залов, всего лишь крошечная каморка. Но зачем же такое сооружение, такие стены? Нибур вспомнил о египетских пирамидах. Их назначение еще не было известно ему, по там тоже были обнаружены лишь маленькие помещения. «Но ведь для чего-нибудь потрачены эти фантастические усилия? — рассуждал он. — Что там найдут потомки? Клады? Гробницы? Значит, и это здание может оказаться гробницей местного владыки».
Величественные ворота, массивные ступени, портики, колонны, пилястры, монументы, надгробные камни, барельефы — все говорило ему о неведомой исчезнувшей жизни. Но как узнать о ней лучше, больше, подробнее? И вдруг среди обломков и позади фигур — странные знаки. Кто-то сказал, что это следы птиц. Нет, неверно. Они скорее похожи на орнамент. А если присмотреться — то на иероглифы, составленные из узких треугольников или клиньев. За их расположением угадываются определенная закономерность, определенный смысл. Не те ли это знаки, которые Геродот и Страбон называли «ассирийскими буквами»? И ведь это их Корнелиус де Бруйн пытался изобразить на рисунках в своих «Путешествиях». Но там они так невнятны! А между тем знаки столь рельефны и отчетливы, что их можно воспроизвести без особого труда. Ведь еще никто в Европе не пытался прочитать их.
Нибур принялся за дело. Солнце слепило и словно тонкими нитями резало глаза. Тогда он откидывался назад и старался запомнить то, что видел. А вечером, с наступлением темноты, вернувшись к себе в Марвдашт, воспроизводил виденное по памяти. На следующее утро снова часами перерисовывал таинственные черточки. И опять болели глаза. И Нибур, прикрывая голову руками, запоминал те ничтожные различия, которые между этими черточками существовали. Процесс долгий, мучительный, без минуты передышки. Сотни строк. Иногда они заполняли целую стену в 6 футов высотой и 26 футов длиной, иногда были высечены на отдельных камнях или глиняных табличках. «Знаки острые, без закруглений, но на твердом материале писать трудно, иначе не напишешь, — думал Нибур, — это же не бумага. Зато, если это письменность, то она рассчитана на долговечность. Нужно лишь суметь прочитать».