Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

В тот раз он был болен и не видел города по-настоящему. Теперь он решил наверстать упущенное — описать этот своеобразный город, привольно раскинувшийся в двух частях света, его историю, географическое положение, составить подробный план. И тут у Нибура возникли непредвиденные осложнения. «Если в других городах вы могли сойти за мусульманина, то здесь это не получится, — предупредили его. — Здесь нужно и одеваться по-европейски, и жить там, где живут европейцы». Маскарад окончен. «В европейских костюмах слишком много лишнего», — вспомнились ему слова датского посла в Константинополе. Тогда ему так не казалось. А теперь? Теперь все иначе. Камзол железным панцирем сдавил тело, а парик с косичкой показался много тяжелее и нелепее даже турецких тюрбанов. «Придется привыкать, — подумал он. — Зато когда-нибудь потом, в центре Африки, я, наверно, буду ходить в одной набедренной повязке!» Эта мысль рассмешила его.

Европейцы в Константинополе жили в квартале Пера и, появляясь в других районах города, должны были придерживаться лишь главных улиц. Нибур решил проверить, истинность этого утверждения и отправился в город. Пока он шел по широкой улице, все было спокойно. Но стоило ему завернуть в. переулок, как на него обрушился град камней. Женщины кричали ему вслед бранные слова, а мальчишки, размахивая палками, бежали за ним по пятам. «Вот уж было бы глупо погибнуть, добравшись до Европы», — подумал Нибур. Он вернулся домой, надел свой потрепанный мусульманский наряд, и смело зашагал по самым дальним, самым узким и запретным улочкам. Никто не обращал на него внимания, теперь он мог беспрепятственно и методично изучать город…

В Константинополе Нибур пробыл четыре с половиной месяца.

Наконец наступило время возвращаться на родину. Нибур привык к караванным тропам пустыни, когда, сидя на верблюде или на осле, он мог спокойно предаваться размышлениям, наблюдать за окружающим, делать расчеты, записывать. Но Европу не пересечешь верхом на осле. Вот и пришлось Нибуру впервые за все путешествие сесть в почтовый дилижанс. В европейской части Турции дилижанс сопровождали янычары, чье общество показалось ему ненужным и малоприятным. Далее, виды передвижения менялись. Он ехал верхом, пересаживался в. повозку, переходил через горные перевалы, плыл по Дунаю. И при этом неустанно вел путевой дневник. Дорога дальняя, утомительная, иногда не менее опасная, чем в йеменских песках, но все, что попадается у него на пути, он невольно сравнивает с недавно виденным. Гостеприимство славян напоминает ему восточное гостеприимство, болгарские избы, крытые соломой, — лачуги Тихамы, кукурузная каша — традиционную еду арабов, даже в местных костюмах ему порою чудится что-то арабское.

Он проезжает Рущук[17], Бухарест, Яссы, Каменец-Подольск, Лемберг[18], Краков, Люблин, Варшаву, Бреслау[19], Дрезден, Гамбург. Звучат европейские языки: болгарский, румынский, украинский, сербский, польский, немецкий. Но теперь даже родной язык казался далеким и чужим. И лишь постепенно всплывали в памяти строки любимого поэта Фридриха Клопштока:

О давшая жизнь мне родимая почва.
Привет мой тебе, ты опять предо мною!
Настанет минута, когда в своих недрах,
Прохладных и чистых, покоить ты будешь
Сном смерти заснувшее тело мое.

20 ноября 1767 года Нибур возвращается в Копенгаген. Так закончилось это удивительное путешествие.

Тридцатичетырехлетний ученый был встречен в Дании с почестями. Его удостоил своим знакомством сам Фридрих Клоп-шток, о чем он даже и мечтать не смел. Когда же он рассчитался с королевским казначейством, все были изумлены: сложнейшее семилетнее путешествие обошлось в ничтожно малую сумму — всего в 21 тысячу рейхсталеров. Правда, деньги были выданы на шесть человек, а он слишком быстро остался один. Кроме того, все, что он, по его мнению, тратил на себя, он оплачивал собственными деньгами.

Вскоре в Дании произошли существенные перемены. Умер Фредерик V, и троп занял его психически больной сын Кристиан VII. Граф фон Бернсторф после смерти старого короля вышел в отставку и в 1770 году вместе со своим другом Фридрихом Клопштоком переехал в Гамбург.

Нибур получил скромное место, соответствовавшее чину инженер-лейтенанта, и погрузился в обработку материалов, добытых всеми членами экспедиции.