Следы ведут в пески Аравии (второе издание)

23 апреля 1805 года Зеетцен прибыл в Дамаск. На другой же день, заплатив 2 пиастра, он получил паспорт, скрепленный подписью и печатью паши, что давало разрешение на пребывание в Дамаске. Паспорт был выписан на имя Мусы аль-Хакима.

Водрузив на голову большую янычарскую шапку, привезенную из Алеппо, и обмотав шею пестрой шалью, Зеетцен отправился гулять. Уже через несколько шагов его догнал какой-то молодой человек. Загородил ему дорогу. Спросил:

— Ты кто? Мусульманин или неверный?

Зеетцен ответил:

— Франк.

— А ну, долой все это! — крикнул тот, сорвал с Зеетцена шапку и шаль, швырнул на землю и быстро удалился.

На следующий день Зеетцен выяснил, что христиане должны носить здесь маленькую шапочку и шаль голубого цвета: одежда в Дамаске, как, впрочем, и во многих других городах, была строго регламентировала.

В другой раз в одном из переулков он направился к большой мечети. Но стоявший неподалеку парень вдруг закричал:

— Куда это ты собрался?

Парень по голубой шали признал в нем христианина не мог допустить, чтобы он приблизился к мечети. "Какое право он имеет меня о чем-то спрашивать? Разве я, Муса аль-Хаким, не волей здесь ходить, где хочу!" — возмутился Зеетцен и, не отвечая, зашагал дальше. В одну секунду парень оказался перед ним и бесцеремонно ткнул его палкой в живот. Тут же подоспели другие горожане. Наступая на Зеетцена, они посоветовали ему поскорее убираться отсюда. "Как поступить? — подумал Зеетцен. — Если я подчинюсь без сопротивления, не унизит ли меня это? Но переулок узок и мрачен. Местные жители голодны, ибо сейчас время рамадана, и поэтому злы…" И он сдался — повернулся и ушел, повторяя про себя: "Если ты не мусульманин, то остерегайся в месяц рамадан приближаться к дверям мечети!"

Однако и осторожность отнюдь не гарантировала полной безопасности. Однажды в окрестностях Дамаска Зеетцен наткнулся на нескольких подвыпивших мусульман. Они потребовали у него денег. Кто-то полез к нему в карман. Зеетцен вынул руку нахала и достал паспорт. Но тот выхватил саблю. Зеетцен почувствовал, как тошнотворный страх сдавил ему горло. К счастью, среди мусульман нашлись благоразумные люди, и они насильно увели своего разбушевавшегося друга. Зеетцен остался цел и невредим. Он недоуменно смотрел им вслед, стараясь понять, как могли мусульмане напиться допьяна, если Коран вообще запрещает употребление спиртных напитков.

Впоследствии Зеетцену объяснили, что в это время в Дамаске шляется много чужого люда, ибо скоро отсюда должен отправиться караван в Мекку. Под видом паломников эти бродяги нападают на одиноких путников и грабят их. Вот недавно под стенами Дамаска горожане подобрали какого-то убитого христианина, раздетого до нитки, и сами похоронили его.

Сначала Дамаск произвел на Зеетцена, так же как почти 40 лет назад на Нибура, странное впечатление. Некогда это была блестящая столица омейядских халифов, здесь жили крупнейшие арабские ученые, а сейчас по ночам в узких темных переулках с воем бродят шакалы. Подобно Нибуру, он постарался проникнуть за глухие стены, чтобы самому убедиться в том, как здесь обманчива внешность. Внутри эти невзрачные дома украшены позолотой, изысканной лепкой и резьбой. Посреди двориков расположены мраморные фонтаны с бассейнами, в которых мелькают рыбки, а крыши, которых снизу просто не видно, превращены в беседки, увитые зеленью.

Слух о появлении европейского врача быстро разнесся по городу. К Зеетцену стали являться с визитом католические монахи и местные жители. Среди посетителей было немало женщин, причем весьма привлекательных. Вот у этой сирийской христианки, явившейся с жалобой на зубную боль, поразительно белая кожа, прекрасный овал лица, и сложена она великолепно. А у мусульманок так соблазнительно сверкают над чадрой огромные глаза.

В городе было распространено многоженство, канонизирован-ное мусульманскими законами. Некоторые евреи, не иначе, как из уважения к местным обычаям, тоже имели по две жены. Однако женщин на улицах почти не видно — они ведут затворнический образ жизни, и лишь в знойные вечера на плоских крышах мелькают белые покрывала обитательниц дома, вышедших глотнуть свежего воздуха и посмотреть на прохожих.

Из домов раздавались призывные звуки бубна, слышались монотонные, но по-своему чарующие арабские песни. Зеетцен еще в плане, составленном для фон Цаха, дал зарок не приближаться к мусульманским женщинам. Из сочинений других путешественников он знал об опасностях, которые подстерегают в этом случае европейцев. Правда, итальянец Лодовико ди Вартема, посетивший Египет, Аравию и Персию, писал в 1510 году, что арабские женщины очень любят белых мужчин. Но зато все остальные твердят о том, что близкое общение с мусульманкой грозит европейцу неминуемым обрезанием, обязанностью жениться на ней и даже жестокой смертью. Поэтому при всем тяготении к прекрасному полу Зеетцен не смел поднять глаз. Даже с крыши своего дома он боялся заглянуть в другие дома, чтобы не увидеть там что-нибудь недозволенное. Вот в Африке — там будет все иначе, утешал он себя. Там это даже поощряется…