Следы ведут в прошлое

– Впрочем, – как бы не расслышав слов атамана, продолжает спокойно Голубь, – одна из причин вашего вызова в Бережанск мне известна. Могу по-дружески сообщить. Но при условии, что вы не выдадите меня. У нас болтунов не жалуют.

– Договорились, – небрежно роняет Ветер и, глядя почему-то не на Голубя, а на Сорочинского, с деланым равнодушием спрашивает: – Какая там еще причина?

– Причина из приятных! – загадочно усмехается Голубь. – И притом для вас обоих. Но помните, что мне не поручали говорить вам об этом. Словом… Бережанский губповстанком по согласованию с Центроповстанкомом решил назначить вас, Роман Михайлович, войсковым атаманом Сосницкого уезда, а Павла Софроновича – вашим начальником штаба. Более подходящих кандидатур на эти ответственнейшие посты там не видят.

– Вот уж не ожидал! – притворно удивляется Ветер, делая вид, что эта новость свалилась на него как снег на голову. Но тут же, сбросив маску, продолжает по-другому, быстро и возбужденно: – И правильно решили! А что, не так? У кого в уезде самый большой отряд? У меня! Кто в уезде по-настоящему борется с совдепами? Я да мой отряд! Другие – что? Девок ловят да скопом насилуют. А мы большевиков да их прихвостней бьем. О Крупке и до вас слух небось дошел? – Голос Ветра заметно звенит, а лицо, обычно серое, становится лиловым.

– А-то как же! – понимающе ухмыляется Голубь. – И до нас дошел, и еще, куда следует, дошел. О Крупке знают в самом Центроповстанкоме. Кое-кто и за границей уже знает…

– Неужели сам Головной?

– Не исключено, – уклончиво отвечает Голубь, давая понять, что он и так много лишнего наболтал.

– Я одного не могу понять, – встревает вдруг в разговор Сорочинский. Всякая неясность, равно как и недомолвки или разговоры намеками, вызывают у него подозрительность. – Почему это они ни с того ни с сего решили объединить нас?

– Не только вас, – поправляет его Голубь. – Назревают великие события, и потому Центроповстанком по указанию Головного атамана спешно проводит объединение всех находящихся на Украине верных ему повстанческих сил. Все остальное растолкуют в Бережанске.

– Там знают, что делают! – в пику Сорочинскому поддакивает Ветер Голубю, уязвленный тем, что его начштаба не догадался поздравить своего атамана с предстоящим повышением. – Ты, Павел Софронович, принеси-ка сюда все, что там у нас есть. По такому случаю не грех и тяпнуть по стаканчику-другому.

Не проходит и двух минут, как на столе появляется бутыль самогона, большая круглая буханка хлеба с подрумяненной коркой, увесистый кусок сала, щедро пересыпанный солью, десяток молодых луковиц с длинными зелеными перьями и в довершение всего – кольцо домашней колбасы. Ее запах заставляет Голубя судорожно проглотить слюну. Пока Сорочинский нарезает закуску, Ветер разливает в стаканы мутный самогон. Его запах мгновенно распространяется по комнате, перебивая даже аппетитный запах колбасы.

Подняв кверху стакан, Ветер торжественно произносит:

– За Украину!

– За Украину! – повторяют вслед за атаманом Сорочинский и Голубь, и все трое дружно опрокидывают содержимое стаканов в рты. Выпив, Ветер и Сорочинский довольно крякают и, прежде чем приступить к еде, нюхают хлебные корки. И только Голубь, не привыкший, похоже, к такому напитку, долго отфыркивается и морщит нос. Слышится громкое чавканье и хрустение на зубах лука. Больше всех старается Голубь. Ест он торопливо, тяжело дыша и беспрерывно работая челюстями, словно опасаясь, что ему может не хватить еды.

Второй тост, за «Головного атамана и батька всех щирих украинцев Симона Петлюру», провозглашает Сорочинский.

…Насытившись, Голубь осматривается.

– Неплохо устроились, между прочим… Милиция с чекой не тревожат? – любопытствует он.

– В эту глухомань милицию и калачом не заманишь! – мычит с набитым ртом Ветер.

Несмотря на утреннее время, в комнате довольно тепло, а после выпитого самогона и вовсе становится душно. Первым начинает потеть Сорочинский. Отдуваясь, он снимает свой пиджак и расстегивает ворот рубахи. Его примеру следуют остальные.

Сорочинский ощупывает приценивающимся взглядом крепкую шею и бугрящиеся под рубахой мышцы Голубя, смотрит на его кривой нос и спрашивает:

– Французской борьбой, случаем, не занимался?

– Было дело, – неохотно отвечает Грицко. – Одно время в цирке даже выступал… Пока в Виннице Иван Заикин не расплющил о помост мой нос, а заодно чуть было не оторвал руку.

– Тот бугай может! – понимающе усмехается Сорочинский. – Видел я его однажды. В Бережанске. Здоровый детина, ничего не скажешь.

Ветер принимается разливать по третьему разу. Голубь накрывает свой стакан ладонью и отрицательно мотает головой.

– Ну-у-у… – разочарованно тянет атаман. – А еще казаком называется, с Заикиным боролся… Нет! Так дело не пойдет! Пить – так всем вместе!

– Погибать – тоже вместе! – поддерживает своего командира Сорочинский. – Или ты не уважаешь нас? Так ты так и скажи!

– Ладно! Наливайте, – решительно взмахивает рукой Голубь. – Только тост теперь за мной. Пью за панов атаманов Сосницкого уезда! Слава! Слава! Слава!