Следы ведут в прошлое

Да и сами люди кажутся Сорочинскому вроде как другими, непонятными и чужими. В каждом встречном чудится если не чекист, то переодетый милиционер.

Сказывается на настроении Сорочинского и усталость. Ноги отяжелели и стали непослушными, а в голове, после вчерашнего самогона, все еще гудят шмели.

Для начала Сорочинский решает наведаться к своему старому знакомому, пану Христичу, у которого приходилось бывать когда-то по делам, связанным со сбытом-продажей ворованных лошадей.

Пан Христич был известным на Бережанщине спекулянтом. Помимо своей обширной «коммерческой» деятельности он пробавлялся политикой и общественной деятельностью, стремясь прослыть этаким «щирим» украинским патриотом. Был одним из организаторов и активных деятелей созданного после Февральской революции «Губернского общественного комитета». На митингах, проводимых комитетом, велись нескончаемые разговоры о «горячей и бескорыстной» любви «вождей» комитета к украинскому народу, о «равенстве и братстве» всех без исключения украинцев, будь то фабрикант-миллионер или неимущий крестьянин, о великой исторической миссии комитета по спасению Украины от москалей. На нескольких таких митингах летом семнадцатого года привелось побывать Сорочинскому, приглашенному на них паном Христичем – люди типа Сорочинского были нужны самозваным «вождям украинского народа» в качестве боевиков для возможной вооруженной борьбы за власть. Позже, при Директории, этот «общественный деятель» снова вынырнул на поверхность. На сей раз как коммерческий директор независимой, а на самом деле пропетлюровской газеты «Вісник Бережанщини».

Вот к этому-то человеку, Тимофею Харитоновичу Христичу, и направил свои стопы утром восемнадцатого июня Павел Сорочинский в надежде, что Христич если не даст нужные ему сведения насчет Голубя и вызова Ветра в повстанком, то познакомит его с знающими людьми.

Большой, утопающий в саду особняк Христича расположен на одном из тихих и укромных проулков, носившего прежде несколько странное название Сундуковский, в самом почти что центре Бережанска. Оставив Вороного на улице, Сорочинский отворяет калитку. Против его ожидания людей во дворе не видать, а окна закрыты занавесками. С цепи по этому двору отсутствие пса удивляет больше всего. Потоптавшись подле калитки, Сорочинский подходит к ближайшему окну и осторожно стучит по раме. Внутри дома тихо. Сорочинский стучит сильнее, в этот раз по стеклу.

– Тебе чего, сынок? – слышит он позади себя дребезжащий старческий голос.

Сорочинский резко оборачивается и видит в двух шагах от себя сухонького старичка, одетого, несмотря на летнюю пору, в теплую суконную свитку. На маленькой головке старичка – лихо сдвинутая набекрень зимняя шапка-ушанка с торчащим кверху надорванным ухом, а из-за спины выглядывает ствол старой берданки.

«Фу ты, черт! Это же сторож», – после секундного замешательства соображает Сорочинский.

– Ты что, замок не видишь? Или неграмотный, читать не умеешь? – строго спрашивает сторож, тыча сухим скрюченным пальцем в сторону двери, на которой, как только теперь замечает Сорочинский, висит большой амбарный замок. – Там же ясно написано, что «Дом» открывается в двенадцать часов.

Сорочинский подходит к двери. На висящей над дверью фанерке красной масляной краской выведено «Дом политкультпросвета работников промартели “Красный металлист”».

«Это что еще за чертовщина? – озадаченно думает Сорочинский. – Искал пана Христича, а нашел какой-то политкультпросвет!»

– Ну что? – завидев расстроенного начальника штаба, равнодушно спрашивает Вороной.

– Даром мы сюда приперлись! – раздраженно бубнит Сорочинский. – Видать, пана Христича и след тут давно простыл. Двигаем-ка отсюдова поскорее!

– Куда? – безучастно интересуется Вороной.

– А хрен его знает – куда! – никак не может угомониться Сорочинский. – Надо найти какую-нибудь чайнуху да поесть, а потом посмотрим…

В тесной, с низким закопченным потолком «Чайной», в которую заходят Сорочинский и Вороной, сидят несколько человек, в большинстве своем, судя по убогой одежде и скованным движениям, крестьяне, приехавшие в Бережанск на базар. Крестьяне торопливо жуют прихваченную из дому еду, запивая ее горячим, обжигающим губы чаем. На их морщинистых небритых лицах блестят капельки пота.

Сорочинский и Вороной берут по сто пятьдесят граммов водки, по тарелке борща, по котлете с посиневшей картошкой, по стакану чая и усаживаются в отдаленном темном углу. Едят неторопливо, растягивая удовольствие и давая отдых ногам.

После выпитой водки и не так уж часто употребляемой горячей пищи оба совершенно разомлевают и не торопятся покидать «Чайную». Чтобы не привлечь к себе внимания, берут еще по стакану чая. Настроение как одного, так и другого заметно улучшается.

Выйдя из «Чайной», Сорочинский и Вороной направляются на северную окраину города, в сторону железнодорожного вокзала.