Следы всегда остаются

Слова его звучали искренне. Иногда бывает больно не верить в искренность человека. И Никулину не хотелось не верить. Но он с особой внимательностью принялся за осмотр книги регистрации пропусков. Записи на вывоз нужного груза он так и не нашел.

Охранник зашел в проходную, опустил в опечатанный ящик один за другим три пропуска на вышедшие машины и, попросив у Никулина книгу регистрации, записал их.

— Скажите, Котляров, а вы все пропуска записываете в книгу?

— А как же иначе?

— А почему нет регистрации вывоза уворованного груза?

— Не может быть! — как бы не веря Никулину, обиженно произнес охранник.

— Кража была в период с 15 по 20 июня. Я просмотрел журнал, но нужного не нашел.

— Что же это такое? — недоумевая, произнес охранник. Он непонимающе смотрел на Никулина.

— А вы пропуска посмотрите, может кто из охранников по ошибке не записал, — предложил Никулин.

Пропуска тоже не было. Никулин улыбнулся: он обрадовался тому, что логическое рассуждение его подтверждалось — кража несомненно произошла в товарной конторе. Нет записи, нет пропуска. Несомненно, кто-то все это уничтожил из местных работников. Но кто они, эти преступники? Как найти их? Ведь шелк и шерсть в ближайшие дни будут за бесценок проданы на черном рынке и тогда еще труднее обнаружить виновников. Неужели Крамов? Он первым подумал о пропусках. Он предупредил охранника. Можно было предупредить вчера, а на день раньше изъять все, что могло внушать подозрения. Нет, не может быть! Крамов был искренне обеспокоен.

Опять эта искренность!..

В кабинет, в котором расположился для работы Никулин, вошел низенького роста человек. Стриженая седеющая голова с небольшой лысиной, косоватые глаза, часто бегающие в разные стороны, редкие зубы. Черная поношенная рубашка со стоячим воротником и металлическими пуговицами. В руках далеко не новая фуражка.

— Охранник Зубенко, — представился он, немного картавя и говоря в нос. — Прибыл по вашему приказанию.

Никулин, слегка приподняв голову, пристально всматривался в него. Зубенко стоял, не шевелясь, у двери кабинета и безразлично смотрел на Никулина.

«Меня изучает, — подумал Никулин. — Одет бедновато».

— Прошу садиться, — обратился он к вошедшему, показывая па стул.

Зубенко медленно подошел к столу и также медленно сел.

— Скажите, гражданин Зубенко, вы дежурили в тот день, когда был похищен шелк?

— Кажется, я.

— А почему кажется? — перебил его Никулин.

— Потому, что я не знаю точно, когда он был похищен.

— Но сейчас установлено, кража была в период с 15 по 20 июня.

— Если верить установленному, то в это время дежурил действительно я.

— Но раз вы дежурили, то вы можете и сказать, кто вывозил уворованный груз?

— Что вы, товарищ лейтенант? Да откуда я могу знать, когда за день сотни машин заходят и выходят?

— Но в эти дни шелк и шерсть никто не получал.

— Шелк не вывозили, так другое вывозили, — спокойно отвечал Зубенко.

— Хорошо, — после продолжительной паузы произнес Никулин. — А куда вы могли положить пропуск на вывоз уворованного груза?

— Туда, куда и все, вначале опустил в ящичек, а потом в контору после смены сдал.

— Но в конторе его нет.

— А я причем? Там есть начальник, он пусть и скажет, куда он его дел. Я сдал в контору.

Зубенко еще несколько раз упомянул о начальнике, пожаловался Никулину на то, что он отказал ему в получении каких-то денег. Разговор сводился к совершенно иной теме, ничего не выяснял из загадочного случая кражи и не прибавлял нового к мнению Никулина о Крамове. Сам же Зубенко производил впечатление человека вздорного, готового все свалить на начальство.

— Поймите же, — убеждал его Никулин, — что вы можете помочь нам найти преступников. Вспомните, кто вывозил шелк и шерсть. Должна быть полная машина.

— Убейте меня, не помню, — стоял на своем Зубенко.

— Тогда вы тоже являетесь соучастником кражи.

Зубенко вскочил со стула.

— Прошу не оскорблять меня, товарищ лейтенант. У вас нет никакого основания обвинять меня в воровстве, — обиженно произнес он.

— Садитесь. У меня есть основания обвинять вас, если не в воровстве, то в расхлябанности.

— В этом вы можете обвинять меня.

— Значит вы признаете, что выпустили груз без пропуска?

— В этом признаю свою вину. Мог прошляпить в спешке. Но опять же Крамов завел не те порядки…

Разное думал Никулин, разговаривая с Зубенко. То ему казалось, что охранник сам принимал участие в хищении и поэтому все скрывает, боясь ответственности, то думал, что охранник к краже не причастен и, если сделал оплошность, то только в том, что выпустил машину без пропуска и сдал пропуска в контору без расписки. Но ведь раньше все доверяли друг другу и часто сразу за несколько дней расписывались.

— Но куда же делся пропуск?

— А вы хорошенько с конторскими людьми поговорите, — заметил Зубенко.

Снова указывает на Крамова! Удивительное упрямство. Удивительно все, что было пока: человек, который первым сообщил о пропаже, больше всех сокрушался, заболел, наконец, от огорчения, пока вызывал наибольшие подозрения. А, может быть, Зубенко умышленно указывает на него?