Слэм

Я просто кивнул. А что еще мне оставалось делать?

— Потому что тогда он не сбежит, правда?

Я, честно говоря, не понял, о чем это она.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— А что ты хочешь сказать?! — взвизгнула она кретинским голосом, который, я предполагаю, должен был продемонстрировать мне, что я не в себе.

— Он тут ни при чем, — вмешалась Алисия, прежде чем ее родители успели слово вымолвить, и пояснила: — Ну, то есть при чем конечно. Но оставить ребенка — это мое решение. Сэм, я думаю, этого не жаждет. И потом, я уже ушла от него. А он не хочет быть со мной.

— Как это получилось? — спросила ее мама. — Я допускала, что вы занимаетесь сексом, однако не думала, что вы такие неразумные и не предохраняетесь.

— Мы предохранялись, — ответила Алисия.

— Ну и как же это случилось?

— Мы не знаем.

Я-то знал, но не хотел вдаваться в подробности, как тогда не вовремя... Какая теперь разница?!

— И отчего же ты решила, что хочешь иметь ребенка? Ты и за рыбкой в аквариуме ухаживать не смогла.

— Это было много лет назад.

— Да. Три года тому. Ты тогда была ребенком, ты и теперь ребенок. Господи! Я поверить не могу, что мы ведем этот разговор.

— А что случилось с рыбкой? — спросил я.

Мне никто не ответил. Это был дурацкий вопрос. С рыбкой случилось то же, что с моей рыбкой и со всеми домашними рыбками. Их не продали, не усыновили, правда? Их жизнь закончилась в унитазе.

— А твоя мама, Сэм? Что она думает?

— Она еще не знает.

— Замечательно. Давайте пойдем и скажем ей. Все вместе.

— Это не дело, мама, — возразила Алисия.

Я тоже считал, что это не верно, но о причинах, по которым это неправильно, в данный момент я думать не мог.

— И почему же это «не дело»? — спросила мама Алисии. Она произнесла это в той же кретинской манере, давая понять, что Алисия — неразумная маленькая девочка.

— Потому что мы могли бы рассказать ей об этом и без вашего присутствия. Вам же мы рассказываем не при ней.

— Можно спросить тебя кое о чем, Сэм? — вдруг произнес папа Алисии, долго молчавший.

— Да. Конечно.

— Твоя мама была тогда у нас в гостях, когда вы познакомились с Алисией. Она очень милая, правда?

— Не знаю. Наверно.

— Молодая и милая.

— Да.

— Сколько ей лет?

— Ей... Ну да, тридцать два.

— Тридцать два. То есть когда ты родился, ей было шестнадцать.

Я ничего не ответил.

— Господи боже мой! — воскликнул он. — Люди вроде вас вообще чему-нибудь учатся в этой жизни?

В конце концов ее родители пошли с нами. Они молчали; после того как мама Алисии обругала мужа за то, что он сказал, и он извинился. Но я знал, что не забуду его слов: «люди вроде вас». Какие это люди? Люди, которые заводят детей в шестнадцать лет? Это была моя идея — идти всем вместе. Я боялся не того, что моя мама что-то с нами сделает, а того, что мне ее будет жалко. Из всего, что могло бы случиться скверного, именно этого она опасалась сильнее всего. Было бы лучше, размышлял я, если бы она тревожилась, что меня подсадят на иглу и я появлюсь перед ней со шприцем в руках. По крайней мере, это можно поправить. Было бы лучше, если бы она волновалась, что мне отрубят голову и что я появлюсь перед ней со своей головой в руках. По крайней мере, я мертвый. Потому я надеялся, что когда мы вчетвером покажемся в дверях, она не выкажет своих чувств — по крайней мере, пока они не уйдут. Короче. Я мог успокаивать себя только одним образом: уехал в Гастингс — на день отсрочил беду. Если мама и папа Алисии предстанут перед моей мамой и объявят, что их дочь беременна, я выиграю часок. Я не мог вынести мыслей о неизбежном будущем и потому старался скрасить хотя бы ближайшие двадцать минут.

Я сказал маме, что после школы у меня дела, так что не представлял, дома ли она. Я говорил, что зайду на чай к приятелю и буду дома около восьми. Зная, что я не приду сразу после школы, она могла остаться с кем-нибудь посидеть в кафе после работы или зайти к кому-либо в гости. Я предупредил их, но родители Алисии ответили, что ситуация серьезная и что, если ее нет дома, они ее подождут.

Что-то заставило меня нажать на дверной звонок, а не просто вставить ключ в замочную скважину и открыть дверь. Вероятно, я подумал, что нехорошо впускать родителей Алисии, не предупредив маму. Так или иначе, никто дверь не открывал, но как раз когда я достал ключ, она распахнулась. За ней стояла мама в халатике.

Она сразу сообразила, что что-то случилось. Думаю, даже поняла, что именно. Алисия, ее мама и папа, с озабоченными лицами... Догадаться несложно. Либо секс, либо наркотики, — что еще может быть? Третьего не дано.

— Ой. Извините. Я как раз тут...

Но она не смогла придумать, что именно она тут. Я решил, что это дурной знак, и сразу подумал про ее халатик. Почему она просто не сказала, что принимала ванну? Или это не соответствовало тому, что она «как раз тут...»? Ведь принимать ванну — в этом не было ничего стыдного.