Хелен Келлер, Идельфонсо и Майкл Хорост были уже сравнительно взрослыми, когда начали осваивать язык, так что они помнят, как учили свои первые слова; их рассказы демонстрируют, как язык пробуждает наше сознание. Язык одновременно отражает и обогащает наше мышление и восприятие. Слово – это символ, который, в зависимости от контекста, может представлять собой нечто конкретное или абстрактное[155]
. Понимание того, что некоторый предмет входит в более общую категорию – это очень важная часть восприятия. Когда Лиам научился распознавать предметы при помощи зрения, он узнавал их – дерево, собаку, лестницу – как часть какой-то категории. Когда мой сын Энди только учился говорить, он ложился на пол и катал вперед-назад игрушечную машинку, повторяя: «Вольво». Тогда у нас была машина «Вольво», и обычно в семье мы называли ее по названию марки бренда. Выходит, Энди решил, что «Вольво» обозначает все машины или даже все механизмы с четырьмя колесами? Когда это слово начало обозначать для него только конкретную марку машин? С развитием его мышления и чувства языка слово «Вольво» стало обозначать другую категорию предметов.Но язык – это не просто список слов. В нем есть структура, грамматика и синтаксис, которые указывают на взаимоотношения между предметами и людьми, обозначаемыми словами. В английском языке структура задана в основном порядком слов. В английском языке фраза
Дети выучивают слова и грамматику родного языка не зубрежкой в школе, но из повседневного общения и игр с окружающими людьми[156]
. Это не зависит от того, как именно язык воспринимается – на слух, зрением или через прикосновения[157]. Энн Салливан в письмах к своей учительнице Софи Хопкинс описывала, как она выбросила все свои планы занятий и начала учить Хеллен Келлер неформально, настукивая в руку Хеллен описания всех предметов и событий, которые им встречались[158]. «Я буду обращаться с Хелен как с двухлетним ребенком… Я буду говорить в ее ладонь так же, как мы говорим на ушко младенцу». Нажма тоже использовала картинки и реальные предметы, чтобы говорить с Зохрой обо всем, что происходило в течение дня. Эти разговоры продолжались беспрестанно и очень утомляли ее. Например, когда было нужно обуваться, Нажма могла показать Зохре картинку с ботинками и соответствующее слово и сказать ей, чтобы она шла за ботинками. В результате начиналась долгая беседа, в которой постоянно повторялось слово «ботинки»: «Вот твои ботинки. Какого цвета твои ботинки? Давай наденем твои ботинки», – и так далее.Иногда ребенок использует только одно слово, – например, «молоко» – подразумевая при этом целую мысль, например, «Принеси мне молоко». Нажма всегда говорила с Зохрой полными предложениями. Как я прочитала в письмах Энн Салливан, она практиковала аналогичный подход. Для Нажмы любой предмет, любое действие были поводом к тому, чтобы чему-то научить Зохру. «Смотри, вот стакан с водой, – говорила она Зохре. – Он полон наполовину. А теперь давай разрежем апельсин на половинки. Что я только что сделала?» Семья Нажмы звала Зохру ее «сумочкой», потому что девочка всегда была рядом с ней. Но Нажма была только рада этой всепоглощающей работе с Зохрой. У нее не было своих детей, и она чувствовала, что Зохра была даром Божьим. Она писала о ней в дневнике: «Я всегда чувствовала, что в моей жизни чего-то не хватает, но теперь у меня есть она, и моя жизнь кажется мне полной».
В своей книге «Если в лесу падает дерево» (
Идея использовать картинки, чтобы проиллюстрировать слова для предметов и действий, кажется простой, но как Нажма научила Зохру абстрактным концепциям вроде любви и справедливости? Когда я задала Зохре этот вопрос, она сказала, что для нее выучить эти понятия было не сложнее, чем для других людей. Чуть позже в тот день я спросила об этом Нажму и получила тот же ответ.