Мы выкатываемся из гаража на трассу. Мощный движок мустанга послушно ревет под капотом, щекочет нервные окончания. В нем дури, наверное, как в небольшом самолете, и сейчас монстр словно нехотя подчиняется воле пилота, который никуда не спешит. Мустанг из последних сил терпит спокойный темп, Платон же болтает, эмоциями после съемок делится.
Я впервые сижу в жестком спортивном кресле, пристегнутая пятиточечным ремнем безопасности. Смотрю на себя будто со стороны и не узнаю тихую цыганочку. И в то же время — узнаю, как никогда раньше. Словно именно этого мне для жизни не хватало.
Синий мустанг изнутри еще прекраснее, чем снаружи. Необычная панель. Не такая, как в раллийной Акуле, но не менее впечатляющая. Спортивный руль истыкан множеством непонятных кнопок.
— Какой здесь ручник, — говорю я, трогая нечто, похожее на кочергу.
— Ага, трушный. Не как у Акулы. Эта тачка на продажу, а не для убийства на ралли.
Платон включает музыку негромко. Серьезнеет.
Трасса пустая.
— Готова? — спрашивает он.
— Конечно. Только вполсилы.
— Разумеется, вполсилы.
Движок агрессивно ревет, словно обрадовавшись, что о нем наконец вспомнили. В следующую секунду он выдает красные обороты и машина срывается с места.
Мое сердце падает в пятки, и на свободном месте в груди зарождается что-то новое — теплое, яростное. Быть может, крылья? У подруги гонщика должны быть крылья?
Мы выжимаем дурь из синего монстра на ровной трассе, Платон переключает передачи, я ошалело озираюсь, не способная выдавить ни звука.
Крылья распускаются за спиной. Скорость немыслимая.
Он выглядит расслабленным, что-то говорит, спрашивает, но я лишь киваю и диковато улыбаюсь.
Мы долетаем до частного аэродрома, не тормозя вписываемся в поворот. Мустанг слушается идеально. Делаем широкий круг. Платон прибавляет громкость, и музыка заполняет салон. Он бросает на меня игривый взгляд, улыбается. Жмет педаль газа и дергает ручник.
Мы входим в занос. От скорости и неожиданности зажмуриваюсь. Голова кружится. Я вцепляюсь в сиденье. Ремень плотно фиксирует, как на аттракционе.
На втором заносе становится легче.
На третьем — открываю глаза.
Движок ревет. Стрелка оборотов в красном секторе. Скорость становится еще выше.
Мы переглядываемся. От Платона волнами исходят уверенность и удовольствие, они щекочут поджилки, наполняют меня, заряжают и словно перестраивают на клеточном уровне.
Никогда не думала, что можно любить экстрим и скорость.
Никогда раньше я не была без ума от профессионального спортсмена.
И в какой-то момент осознаю, что нравится. Реально нравится.
Поэтому, когда Платон останавливается, поворачивается ко мне и смотрит вопросительно, растрепанная, счастливая, пылающая, с широченной улыбкой и бешено колотящимся сердцем, я способна только на одно слово:
— Еще.
Он кивает удовлетворенно. Возвращается к дороге и выжимает газ.
Мы делаем несколько кругов, входим в самые разные заносы. Один за другим — резкие, эффектные. Я теряюсь в пространстве, душу щемит. Вижу только, как быстро и технично двигаются его руки, любуюсь полурасслабленными плечами, неизменно сосредоточенным лицом. Платон буквально светится уверенностью. Он — лучше любой анестезии.
Я хочу еще.
Мы доезжаем до препятствия и эффектно крутимся вокруг. Естественный страх волнами разливается под кожей, но он, подобно заносам, управляемый. Я доверяю Платону и позволяю себе кайфовать. В какой-то момент ужас и дикий восторг сливаются в нечто новое. Кричу от эмоций!
Платон счастливо усмехается, поглядывая на меня.
Столбы дыма поднимаются вокруг, мы безбожно стираем шины.
Я смотрю на него. И все, что ощущаю, — тоже направляю на него. В горле пересыхает. Он становится для меня еще более значимым.
Платон переключает передачи, мы вырываемся из столба дыма. В новом заносе прокатываемся по кругу. Машина резко останавливается.
Он откидывается на сиденье и поворачивает голову ко мне. Вопросительно приподнимает брови.
В глазах — темный кайф. Жажда и похоть. Отзываюсь.
Каскад эмоций и химических реакций действует ошеломительно. Адреналин впрыскивается в вены снова и снова, жжет. Платон отстегивается и наклоняется ко мне.
Машину заполняет страсть.
Я вцепляюсь в него и притягиваю к себе. Он нужен мне как кислород, выживание иначе немыслимо. Его рука сразу оказывается на моей промежности, прижимается с силой, трет.
Язык — у меня во рту. Жадно его облизываю, рассыпаюсь стонами, когда Платон сжимает меня там. Прикосновения, поцелуи, шепот.
До этого момента и не жила словно. Распускаюсь цветком. Делаю громкий судорожный вдох, пока Платон нетерпеливо ласкает. Отстегивает ремень.
Буквально два удара сердца.
Откат от пережитого.
Он выходит из машины, обруливает ее и открывает мою дверь.
Я понимаю зачем: сиденья спортивные, в салоне это сделать нереально.
А он хочет это сделать. Сейчас.
Колотит от запретности и предвкушения.
Платон протягивает руку — вкладываю свою ладонь в его.
Он живо достает меня из салона. Целует. Целует так, что расправленные за спиной крылья истошно бьются. Я приподнимаюсь на цыпочки и льну к нему.