Слепое пятно

Я поглядел на Вандемейера — вот ведь конченый человек, он не морщил лоб и не хватался за оружие, а склонился над своим дурацким прибором, этому заминка вроде даже в радость… А я растерялся. Ну, в самом деле, как быть? До выхода далековато, да и что там, снаружи? Может, и выхода-то никакого нет? Тогда нам не годится выдавать свое присутствие, а детишки поднимут хай, если мы покажемся им на глаза. Мои размышления прервал нарастающий вой сзади. Я и сообразить ничего не успел, только обернулся: из тоннеля с хохотом и громом возник сгусток тумана, подсвеченного изнутри холодными разрядами, — полтергейст был вне себя, он подхватывал по пути все, что попадалось, и швырял в стороны, только грохот стоял от ударов камней о шпалы, о стены и своды тоннеля. Причина его ярости тоже была ясна — топот, стук и возмущенные вопли бюреров накатывали из темноты, орда преследовала бегущего противника.

Я выхватил из-за спины «Гадюку», даже не вспомнил, что патроны вышли… Тут мутант замер надо мной, его искорки забегали быстрей. Потом, вспоминая этот эпизод, я счел, что полтергейсту уже приходилось иметь дело с огнестрельным оружием, и этот опыт ему крайне не нравился. Видимо, поэтому мутант действовал стремительно и мощно. Я почувствовал, что автомат вырывается из моих рук, ремень больно впился в плечо. Полтергейст дернул оружие так сильно, что приподнял меня, ноги оторвались от земли, меня хватило о ржавый бортик рубки дрезины, потом ремень лопнул, от боли я разжал пальцы — проклятый мутант завладел МР-5. Прогнивший бортик провалился подо мной, я покатился по настилу… треснулся головой о какой-то выступ… и, пожалуй, ненадолго отрубился.

Когда я пришел в себя, то увидел: Костик с Вандемейером, сопя, толкают дрезину, разгоняют, потом запрыгивают ко мне, промелькнули растерянные хари маленьких бюреров — те прыснули в сторону, когда наш ржавый бронепоезд прокатил мимо. Позади стоял адский шум — полтергейст вступил в бой с преследователями. В узком тоннеле бюреры не могли использовать численного преимущества… а наш состав стремительно катил навстречу серебристому свету, уклон становился все заметней, стук колес ускорился. Костик напоследок полоснул очередью из «калаша» темноту в тоннеле — наверное, кто-то за нами гнался…

Вот мы вывернули из-за поворота, в проеме показалось лиловое небо, усыпанное удивительно яркими звездами, промелькнула полная луна, я начал приподниматься, опираясь на локоть… потом стук колес оборвался, стены и свод пропали, стих шум побоища позади, дрезина стала заваливаться передней частью… все вокруг жутко загремело… и я снова исчез из этого мира.

Возвращение в реальность происходило постепенно. Сперва я услышал зуммер моего КПК — он радостно извещал, что отыскал сетку и что у меня имеется корреспонденция. Вслед за ушами ко мне вернулись ноги. Верней, левая — я почувствовал, что у меня отчаянно болит нога. Будто огнем изнутри жжет, просто душу выворачивает. Потом на фоне этой большой боли проклюнулись мелочи — что-то колет спину, зудят ссадины на руках, ломит плечо, которое рванул ремень автомата. Ну, здравствуй, мир, полный страданий.

Я по-прежнему ничего не видел, но зато слышал все лучше.

— …Но как-то ведь надо его вытаскивать! — отчетливо произнес совсем рядом Вандемейер.

— Я спробую… от зараза, як ливою незручно. Зараз я спробую, а вы його тягнить, як воно пиде в гору. Ну, чи вы готови? Ну!

— Стойте, стойте… Если я потяну раньше времени, ему будет очень больно.

— Мне уже очень больно! — прохрипел я. — Так что не стесняйтесь, добивайте, мне уже хуже не сделается.

— Слипый, ты як? Жывый?

— Угу. А почему так темно? Я думал, мы выбрались из пещеры.

Оба смолкли. Я ждал.

— Здесь довольно светло, — осторожно произнес Вандемейер. — Вы совсем ничего не видите? Совершенно ничего?

— Нет, не вижу, только нога сильно болит. Что со мной? Где я?

И тут зрение стало возвращаться. Я сообразил — болевой шок, что ли? Однажды со мной такое было, я тогда на стройке работал, получил вскользь кирпичом по руке, совсем легонько, ссадина получилась ерундовая, но, вероятно, оказался задет нерв, и я несколько минут не видел. Не знаю, нормально ли такое, или это у меня организм с особенностями…

Сейчас я начал различать очертания предметов — сперва только контуры, потом окружающее проступило более рельефно, появились тени, блики… Ночь подходила к концу, до рассвета оставалось, пожалуй, не больше часа, и все окрасилось в сумеречные серые тона. Большую часть горизонта заслоняли встревоженные лица Костика и Вандемейера.

Я лежал под холмом, у самой подошвы, надо мной нависал поросший кривыми деревцами склон. Если задрать голову, то можно было разглядеть вывороченные куски бетона и кривые, неровно обломанные рельсы — выход тоннеля, из которого мы свалились. А то, что колет спину, — это мой отощавший рюкзак, что-то из поклажи вывернулись и торчит острым углом.

— Ну вот, уже лучше, уже вижу…