Слепой гость

— Ну, ступай, ступай, Гамид, — ворчал на меня из окошка учитель. Он все слышал, что говорил Мамед. — Проводи старого человека. Тут дальше по переулку у муллы такой бодливый козел, что никому не дает проходу. Мулла, наверное, его нарочно держит. Хороший человек давно бы зарезал такого козла.

Учитель терпеть не мог муллу и пользовался всяким случаем, чтобы сказать на его счет что-нибудь скверное кстати и некстати.

Он не отходил от окошка и ждал, что я опять пойду за слепым. Не мог же я ему объяснить, что я крался переулком не для того, чтобы помочь старику, а чтобы выследить, куда он идет. Мне ничего не оставалось делать, как снова пойти за Мамедом, хотя эта затея теперь казалась мне ненужной и глупой.

Солнце давно уже село, и в некоторых домах засветились окна. В сумерках я с трудом различал сутулую спину слепого корзинщика, далеко опередившего меня. Один раз он остановился и, как мне показалось, снова стал прислушиваться. Но меня это уже не занимало. Вскоре я и совсем перестал следить за ним.

Я жалел о том, что не рассказал учителю о моем разговоре с Башировым. Такой яростный безбожник и ненавистник всяческих святош, как мой учитель физики и математики, наверное, сумел бы мне объяснить, зачем этим подлым людям, убийцам моего деда, понадобилось распускать слухи о каком-то несуществующем имаме Мехди. Да, следовало бы поговорить со старым физиком Харасановым...

Мельком я поискал глазами слепого корзинщика и увидел, что старика нет. Переулок кончался тупиком, свернуть было некуда. Значит, Мамед вошел в один из домов, и этого я не заметил.

Но в какой? Куда? Я редко бывал в этой части городка и мало знал здешних жителей.

Стоило же тащиться за стариком, чтобы прозевать его в последнюю минуту! Глупой затеей была моя прогулка.

Я повернулся, чтобы уходить, и вдруг совсем близко услышал сердитый старушечий голос. Где-то ругалась старуха, что вот оставили калитку открытой и этот рогатый черт сейчас удерет, ей с ним не справиться. Не успела она это крикнуть, как из калитки в стене, отгораживающей чей-то сад, волоча за собой веревку, выскочил большой серый козел и трусцой побежал по улице. За ним, ругаясь, бежала с хворостиной старуха.

Ну да, я вспомнил: только что учитель говорил о злющем козле, который никому не дает проходу. В этом доме, отгороженном от улицы глухой стеной, жил мулла. А калитка? Кто же вошел к мулле и оставил калитку открытой? Пока я шел переулком, ручаюсь, там не было других пешеходов, кроме меня и слепого. Так значит — слепой?

Это было очень странно. К кому угодно мог идти слепой корзинщик Мамед, только не к мулле. Он да вот еще мой учитель физики терпеть не могли этих бородачей с рыжими лисьими хвостами вместо бород[4]. Я не знал более сердитых безбожников.

Не смутные подозрения, с которых я начал свое преследование, а простое недоумение, зачем Мамеду мог понадобиться мулла, заставило меня заглянуть в калитку. Дом стоял поодаль от стены и выходил окнами в сад. Окна были освещены, я догадался об этом по отсветам на кустах и на стволах деревьев.

Старуха бежала за козлом и ругалась далеко на другом конце переулка. Я шагнул в калитку. Крадучись кустами, я обогнул дом и подошел к освещенным окнам. Они были закрыты и занавешены до половины плотной тканью, на которой время от времени неясно обозначались человеческие фигуры. Сколько я ни тянулся на цыпочках, я ничего не мог разглядеть, что делается там внутри. Один раз мне послышался голос Мамеда, только не ласковый и приглушенный, как всегда, а злой и громкий до крика.

Я огляделся и как раз против окна увидел ветвистое тутовое дерево. Через минуту я уже сидел в ветвях, вровень с крышей. Окно было занавешено, как я уже сказал, только до половины. Я видел теперь все.

Слепой корзинщик был там, у муллы. Они сидели друг против друга на коврике; слепой что-то говорил, а мулла слушал, опустив глаза и пальцами прочесывая свою лисью бороду. Вдруг он вскочил и заходил из угла в угол. Он сердился, он спорил со слепым, из стороны в сторону мотал бородой, видимо, говорил слепому: «Нет и нет». Мамед сидел, подняв к потолку свое лицо с неподвижной улыбкой и мертвенными, белесыми глазами. Внезапно он стукнул по полу кулаком, и я увидел, как вздрогнул мулла и перестал шевелить губами. Он умоляюще протянул руку к слепому и сразу же отдернул ее, точно хотел притронуться к нему и побоялся.

Почему мулла боялся нелепого, беспомощного старика?

Почему слепой корзинщик теперь кричал на муллу, а мулла только тряс бородой и закрывал глаза рукавом халата?

Я ничего не понимал и смотрел, смотрел во все глаза.

Я видел, как слепой поднялся с ковра и сразу же вскочил мулла. «Школьник перед учителем», — подумалось мне. Слепой искал свою палку. Тотчас же мулла нагнулся, поднял ее и вложил в руку слепому. Длинные пальцы корзинщика блуждали по воздуху, и я видел, как мулла хотел отклониться от них и не мог. Пальцы скользнули по его лицу, крепко сжали плечо. Но это было добродушное пожатие. Мамед теперь говорил, улыбаясь и встряхивая муллу за плечо, — не то ободрял его в чем-то, не то прощался.