Слепой гость

Мулла продолжал читать стихи из Корана. И когда он кончил читать, он встал с колен, неторопливый и торжественный, и, как будто не слышал ни слов Фейсалова, ни разговоров толпы, указал глазами на отчима: подведите его ко мне.

Человек в белом подошел к отчиму и за руку подвел его к мулле. Мать плакала от волнения и счастья, а стоявшие вокруг смотрели так, как бывало, мы с Бостаном смотрели на заезжего фокусника с непременным желанием поймать его в тот момент, когда он выбрасывает из рукава монету.

Отчиму накрыли голову платком. Все было так же, как с Мамедом. Мулла долго читал по-арабски Коран, а потом плюнул в разные стороны и сказал:

— Прославляй бога, возвещая его величие!

Снова толпа замерла в ожидании, и вдруг из-под платка раздались слова, произнесенные звонким, не знакомым мне голосом:

— Нет бога, кроме бога, и Магомет его посланник!

Я сначала даже не понял, что это сказал отчим! Прожив с ним вместе больше четырех лет, я ведь никогда не слышал его голоса. Те бессвязные звуки, которые он иногда издавал, ничем не напоминали голоса, произнесшего теперь «шахад».

Но вот он сдернул с себя платок. Он стоял перед толпой растерянный и счастливый.

— Люди! — выкрикнул он. — Люди! — и, упав на колени, поцеловал ковер, на котором сидел мулла.

И снова стон прошел по толпе. Снова грохнулись наземь старики и рвали на себе одежды, а хлопкоробы и виноградари, колхозники и горожане стояли с растерянными лицами и молчали. И хмурый стоял Фейсалов.

Мать лежала, распростершись на земле. Она, как услышала впервые голос мужа, так и замерла неподвижно. Калеки волновались, тянулись к мулле и умоляли исцелить их. Мулла поднял руки и громко сказал так, что все слышали:

— Когда нам пришла помощь божия и победа и когда ты видишь, что люди толпами входят в недра веры божией, то воспевай хвалы господу твоему и умоляй его о прощении.

Потом он повернулся, вошел в палатку и задернул за собой занавеску. Тогда я заметил, что солнце уже зашло и наступили сумерки.

Отчим подошел к матери и поднял ее с земли. Она рыдала от счастья, и он утешал ее и говорил ей, что все хорошо и что больше не о чем плакать, а она всхлипывала и улыбалась и слушала его. Мне кажется, ей был приятен не смысл его слов, а самые слова, то, что он их произносит. Я с удивлением слушал незнакомый голос отчима. Я все никак не мог привыкнуть к мысли, что это он говорит, мне все казалось, что за него говорит кто-то другой.

Потом его окружил народ, и все кричали отчиму поздравления и спрашивали о самочувствии, о том, как это произошло, и он всем отвечал ясным, отчетливым голосом.

Вскоре я потерял их из виду, меня оттеснили, и я стал бродить по кладбищу и толкаться между людьми.

Всюду, конечно, говорили только о чудесных исцелениях. Жители нашего города были в большом почете. Каждого из них окружала толпа, и они рассказывали все подробности об отчиме и о Мамеде. Подробности устраняли всякое подозрение, потому что исцеленных все знали давно и с самой хорошей стороны. Почти все из тех, кто хоть раз заезжал к нам в город, помнили добродушного сапожника в дупле старого карагача.

Часто мне попадались люди, распростершиеся на земле. Одни молились, другие (и таких было гораздо больше), разбившись на кучки, спорили и гадали о том, как все-таки могло случиться, что слепой прозрел, а немой заговорил. Предполагали разное. Кто-то, например, утверждал, что один врач из Москвы открыл средство излечивать все болезни, а мулла украл у него секрет. Все остальные предположения были так же нелепы, как это. Кое-где споры переходили в перебранку. Верующие доказывали, что это знамение свыше и что наступило время всем каяться, а собравшиеся вокруг смеялись над ними, но не могли в ответ придумать ни одного убедительного объяснения.

Между тем быстро темнело. На дальних вершинах еще играли красные отблески заката, но скоро и они погасли. Звезды одна за другой загорелись в небе, и горы слились в одну черную громаду. На склонах гор разгорались костры, и уже в темноте трудно было различить людей. Все чаще и чаще в темноте попадались люди в одежде кочевников. Племена, проходившие мимо Мертвого города, останавливались, услышав о чудесах, и посылали ходоков узнать, как это случилось. Костры кочевий горели на склонах гор, и издалека доносился лай встревоженных псов и сонное блеянье овец.

Скоро и на кладбище разгорелись костры. Толпа устраивалась на ночлег под открытым небом. Блики огня играли на сумрачных взволнованных лицах, и спорам конца не было.

Я устал и проголодался. С утра у меня ничего не было во рту. Я бродил от костра к костру, искал своих и вдруг увидел Бостана. Он сидел на корточках и с большим вниманием прислушивался к спору трех женщин с каким-то стариком. Старик вовсю ругал женщин за безбожие и грозил им всяческими несчастьями. Женщины бойко отругивались, но терялись каждый раз, как только речь заходила о чуде. Я тронул Бостана за плечо. Он обернулся.

— Что же ты не у своих? — спросил он. — Там твоему отчиму палатку поставили, они тебя ждут к ужину.