Слепой. Тропою белого дьявола

– Не совсем так, – сказал он, отвечая на вопрос собеседника, – но в общих чертах верно. Да, черт возьми! Да! Представь себе. Мы готовили эту операцию год. Люди год торчали в этих чертовых камнях, как кошка у мышиной норы, и ради чего? Вместо мыши поймали блоху. И чья, как ты думаешь, в этом заслуга? То-то, что его. Да, Федор Филиппович, удружил ты мне, ничего не скажешь! Нет, специалист он, спору нет, просто блестящий. Но какой-то уж больно самостоятельный, никакие законы ему не писаны. Захотел – сбежал, захотел – сорвал секретную операцию… Да нет, я все понимаю. Отпущу. Конечно, отпущу, куда ж я денусь? Только сначала сам с ним потолкую. Да какие пытки?! Шутки у тебя, Потапчук, ей-богу… Что за детский сад? Слушать стыдно… А как, по-твоему, я должен поступить? Я тебе кто – генерал или дурилка картонная, паяц на веревочках? Официально он все еще находится в моем распоряжении. Я начальник, он – подчиненный, имею полное право задавать ему любые вопросы, какие сочту нужным. Да, уговор наш остается в силе, но войди же в мое положение! Он не твою операцию сорвал, а мою, и что прикажешь теперь делать? Сказать «спасибо» и сопеть в две дырки, когда меня начальство на ковер позовет?

Он послушал еще немного, продолжая улыбаться. Теперь его улыбка стала гораздо шире и больше не казалась натянутой, вымученной.

– Да конечно же! – воскликнул он самым задушевным тоном, какой только возможен в беседе между двумя генералами. – Господи, Федор, да о чем ты говоришь? Завтра же отпущу, прямо с утра. Конечно, верю. А ты сам-то мне веришь? А то тон у тебя какой-то… Ну, какой-какой… Как будто я у тебя сто рублей занял и отдавать не хочу.

Он рассмеялся в ответ на какую-то шутку собеседника, тепло с ним распрощался и повесил трубку. Улыбка медленно, постепенно сошла с его лица; был момент, когда она напоминала болезненный оскал попавшего в капкан хищного животного, а потом этот краткий миг миновал, и лицо генерал-майора Климова приобрело свойственное ему выражение немного брезгливой начальственной самоуверенности.

Некоторое время он сидел, глядя в противоположную стену кабинета неподвижным, обращенным вовнутрь взглядом, а потом, встрепенувшись, снял трубку внутреннего телефона.

– Дежурный? Генерал Климов говорит. Приведите ко мне этого… кавказского пленника. Да, вот именно, Молчанова!

Коротая минуты ожидания, он выбрался из глубокого кресла, обошел, разминая ноги, вокруг стола, приблизился к окну и, отведя в сторону шелковую маркизу, выглянул на улицу. За окном уже стемнело, в густом тумане светились размытые пятна фонарей и цветные сполохи реклам. Неподвижно повисшие над крышами тучи отражали бесчисленные городские огни, и казалось, что они светятся изнутри болезненно тусклым желтоватым светом. Генерал отпустил маркизу и вернулся за стол. Он был недоволен и уже жалел, что, поддавшись искушению, выпросил у генерала Потапчука этого его суперагента. Чтоб ему ни дна ни покрышки! Кто же мог знать, что он окажется таким ловкачом и не только успеет засунуть свой любопытный нос в каждую щель, но и не даст этот нос прищемить?

На столе мелодично звякнул селектор, и голос адъютанта доложил, что привели арестованного Молчанова.

– Введите, – сказал генерал.

Сигарета, которую он все еще вертел в пальцах, наполовину высыпалась. Только теперь заметив это, Климов бросил ее в корзину для бумаг и смахнул со стола табачные крошки. Непомерно высокая, словно рассчитанная на великана, дверь кабинета отворилась, и конвойный ввел арестованного. Генерал уже был сыт по горло рассказами об этом человеке, но видел его впервые и теперь с любопытством разглядывал.

Человек был как человек – темноволосый, худощавый, но крепкий, в чистом обмундировании с чужого плеча и уже без бороды. На переносице кривовато сидели темные солнцезащитные очки; Климову доводилось слышать, что у этого бойца что-то такое со зрением – повышенная чувствительность к дневному свету, что ли, – но в данном случае очки выполняли еще одну немаловажную функцию: они хотя бы отчасти скрывали огромный, на пол-лица, черно-фиолетовый кровоподтек. На левой скуле, выделяясь на этом радужном фоне, темнела затянутая корочкой свернувшейся крови ссадина, а запястья плотно охватывали вороненые браслеты наручников.

– Присаживайся, солдат, – благодушно проворчал генерал Климов.

Арестованный присел за стол для заседаний за два стула от генерала. Климов кивнул конвойному, тот снял с Молчанова наручники и удалился, печатая шаг по застеленному пушистым ковром паркету. Глеб Сиверов оглянулся на него через плечо и стал массировать затекшие запястья.

– Как самочувствие? – для начала поинтересовался Климов.

– Не жалуюсь, товарищ генерал.

Климов демонстративно оглядел плечи своего цивильного пиджака, на которых, естественно, не было даже намека на погоны с генеральскими звездами.

– А ты почем знаешь, кто я?

Из-за огромного, во всю щеку, синяка улыбка арестованного получилась кривой и двусмысленной.

– У вас на двери табличка, – сказал он, – но дело не в ней.

– А в чем же?