Слепой. Тропою белого дьявола

Ахмет пропустил его вперед – точно так же, как делал всегда, когда хозяину требовалось зачем-либо пройти в его стеклянную будку. Но на этот раз в привычной вежливости кладовщика Абдалло почудился какой-то недобрый умысел: Ахмет как будто нарочно держался позади, за спиной, отрезая хозяину путь к отступлению.

– Я снова смотрел телевизор, – сказал кладовщик, когда Хромой уселся на единственный имевшийся в конторе жесткий стул с облезлым фанерным сиденьем.

– Ну и зря, – сказал Абдалло, вытряхивая из пачки сигарету. – Я говорил тебе, что этот ящик способен вывести из терпения даже камень. Ты не предложишь мне чаю?

– Простите, уважаемый, – сказал Ахмет. – У меня закончился чай, и я забыл купить новый.

– Что с тобой, Ахмет? – участливым, встревоженным тоном спросил Абдалло. – Ты плохо выглядишь, ты взволнован, ты становишься забывчив… Ты даже не предложил мне пепельницу!

– Простите. – Бывший тележечник каким-то деревянным движением протянул руку, снял с полки пепельницу и поставил ее перед хозяином. Керамическое донышко чересчур громко стукнуло о крышку стола; фактически Ахмет не поставил, а почти швырнул пепельницу. – Простите, уважаемый, я действительно взволнован. В новостях передали, что в том поезде были люди – предположительно нелегальные иммигранты.

– О каком поезде ты говоришь? – сделал очередную попытку оттянуть очень неприятный момент истины старый Хромой Абдалло.

– Вы знаете о каком. О том, что сошел с рельсов и свалился в реку с моста. Они погибли – все, кто был в вагоне. Те, кого не убило сразу, захлебнулись в ледяной воде.

– На все воля Аллаха, – сказал Абдалло.

– Ведь это был именно тот поезд, которого я ждал, верно? – настойчиво спросил Ахмет, пытаясь заглянуть хозяину в глаза с таким видом, словно и впрямь рассчитывал получить отрицательный ответ.

– Я не знаю, Ахмет, – солгал Абдалло. – Наберись терпения, рано или поздно все выяснится.

– Я в этом очень сомневаюсь, – сказал бывший тележечник. – Очень сомневаюсь! Во-первых, тех, кто станет заниматься расследованием, будет интересовать совсем не то, что интересует меня. А во-вторых, через месяц публика забудет об этом происшествии, заинтересуется чем-нибудь другим, и я никогда не узнаю, к каким выводам пришло следствие. Нет, уважаемый Абдалло, ждать бессмысленно, и вы сами это знаете.

– И что ты предлагаешь? – глядя в сторону и легонько постукивая кончиком сигареты по краю пепельницы, холодно спросил Абдалло.

– Я не предлагаю, господин, я прошу: разузнайте хоть что-нибудь! У вас есть связи…

– Говорю тебе в последний раз, – слегка повысил голос выведенный из терпения Абдалло, – у меня нет таких связей! А если бы и были, я не стал бы тревожить уважаемых людей из-за такого пустяка!

Ахмет вздрогнул, как от удара.

– Что вы называете пустяком? – подозрительно тихим и ровным голосом спросил он. – Жизнь моей семьи?

– Вовсе нет, – возразил Абдалло. – Твое праздное любопытство, твое нетерпение – вполне понятное, но совершенно неуместное, почти непристойное – вот что я называю пустяком, из-за которого не желаю беспокоить людей. Кроме того, как я уже сказал, я не знаю, кого следует беспокоить в данном случае.

Он глубоко затянулся сигаретой и раздраженно ввинтил окурок в донышко пепельницы.

– Вы должны меня понять, – глядя в пол, глухо произнес Ахмет. – Мне просто не к кому больше обратиться. И я уверен, что вы могли бы помочь, если б захотели. Я имею в виду, захотели бы по-настоящему, а не только на словах.

– Никак не возьму в толк, к чему ты клонишь, – сухо произнес Абдалло и демонстративно посмотрел на часы. Часы у него были дорогие, в золотом корпусе; чтобы приобрести такие, Ахмету пришлось бы копить не меньше года, отказывая себе во всем, кроме самого необходимого.

– Сейчас я объясню, – пообещал кладовщик. Его взгляд перестал суетливо бегать из стороны в сторону и остановился на лице Абдалло. Он был неожиданно твердым; от этого взгляда у Хромого Абдалло возникло такое чувство, будто Ахмет уперся ему в переносицу пальцем. – Вы знаете, я присутствовал при начале оккупации Афганистана американцами. Так вот, однажды на нашей улице обнаружили мертвого американского солдата. Он просто выпал в пьяном виде из проезжавшего через поселок «хаммера» и сломал шею, а его товарищи, которые были так же пьяны, как он, этого просто не заметили. Когда его нашли, американцы не поверили в нашу невиновность. Они вошли в дом старосты, взяли его семью и начали расстреливать по одному – женщин, детей, стариков, – пока староста не взял вину на себя. Американцы забрали его с собой, и больше мы его не видели. Он ни в чем не был виноват, он ничего не знал, но им был нужен виновный, и они его нашли. Это очень просто – найти виноватого, когда он тебе очень нужен.