Слепой Вилли

Стивен Кинг Слепой Вилли

6:15 утра

Он просыпается всегда под одну мелодию — пронзительную мелодию в радиоприемнике. Для его сонного мозга довольно сложно справиться с наступлением дня, а будильник издает звук похожий на работающий самосвал. Хотя в это время года по радио передают сплошную ерунду, его приемник настроен на трансляцию рождественской музыки и сегодня он просыпается под песню из его черного списка Самых Ненавистных — нечто спетое хриплыми голосами и с фальшивой радостью в голосе.

Хор кришнаитов или может хор Энди Вильямса или кто‑то подобный исполняет «Слышишь ли ты то же, что и я слышу?» пока он, сонно моргая, садится в кровати с торчащими в разные стороны волосами.

«Видишь ли ты то же, что и я вижу?» поют они, пока он свешивает ноги с кровати, и с неприятным выражением на лице шлепает к радио по холодному полу, и подойдя к нему одним хлопком по кнопке выключает его. Обернувшись, видит что Шарон приняла свою излюбленную защитную позу — с головой под подушкой, оставив на виду только плечико нежно — кремового цвета с кружевной лямкой ее ночнушки и локона светлых волос.

Он идет в ванную, закрывает дверь, выскальзывает из пижамы, бросает ее в корзину и включает свою электрическую бритву. И пока водит ею по лицу он размышляет о песне: А почему бы вам, ребята, не продолжить этот чувственный список? Например, нюхаешь ли ты то же, что и я нюхаю? Кушаешь ли ты то же, что и я кушаю? Чувствуешь ли ты то же, что и я чувствую? А почему бы и нет?! «Вздор», произносит он входя в душ, — «Все вздор!». 20 минут спустя, в то время как он уже одевается (сегодня это серый костюм от Пола Стюарта и любимый шелковый галстук), Шарон вроде просыпается. Хотя не совсем — ему трудно понять что она там бурчит.

«Не понял!», говорит он ей, «Я разобрал только ‘гоголь — моголь’, а остальное просто мур — мур — мур». Она в ответ сообщает, «Я просила тебя прихватить по дороге с работы 2 кварты гоголя — моголя. У нас сегодня вечером будут Аллены и Дюбреи, не забыл?»

«Рождество», бормочет он, тщательно приглаживая волосы перед зеркалом. Сейчас он уже не похож на заспанного человека сидящего в постели в недоумении, который встает каждое утро по будильнику 5, а то и 6 дней в неделю. Теперь он похож на любого, кто поедет с ним на нью — йоркском поезде в 7:40. И это все чего он желает.

«Так что там о рождестве?», сонно улыбаясь спрашивает она, «Вздор, верно?»

«Точно, все вздор», соглашается он.

«Ну, если помнишь, тогда прихвати еще корицы…»

«Окей»

«…но если ты забудешь гоголь — моголь, я тебя порежу на кусочки, Билл»

«Запомню»

«Я знаю на тебя можно положиться и выглядишь ты хорошо!»

«Спасибо»

Она снова откидывается на подушки, но потом, поднявшись на одном локте поправляет его темно — синий галстук. Он никогда не носил красных галстуков и очень надеялся что до самой смерти не затронет его этот модный вирус.

«Я принесла тебе фольгу, которую ты хотел»

«Мммм?»

«Фольга! Она на столе в кухне лежит»

«А!», теперь он вспомнил, «Спасибо»

«Всегда пожалуйста», и она снова откинувшись на подушки начинает засыпать. У него не вызывает зависти то что она может спать до 9, черт, да если захочет и до 11, но вот чему он завидует так это ее способности проснуться, поболтать и снова вернуться в сон! Она говорит еще что‑то, но он слышит только мур — мур — мур. Хотя он прекрасно знает что это значит всегда одно и то же: Удачного дня, милый.

«Спасибо», говорит он и целует ее в щеку, «Хорошо».

«Отлично выглядишь», она снова повторяет с закрытыми глазами, «Люблю тебя, Билл»

«Я тебя тоже», отвечает он и выходит.

Его кейс (от Марка Кросса — почти последней модели) стоит в прихожей у вешалки на которой висит его плащ (из Барни, что на Мэдисон). Он подхватывает по пути на кухню кейс. Кофе уже готов — благослови Господь электронику! — и он наливает себе чашку. Открывает практически пустой кейс и берет со стола рулон фольги. Какое‑то время наблюдает за приятным блеском фольги, отражающей свет кухонных ламп и кладет рулон в кейс. «Слышишь ли ты то же, что и я слышу?», напевает он в про себя, и захлопывает кейс.

8:15 утра

За окном, по левую руку, он видит как приближается грязный город. Из‑за этой грязи на стекле он выглядит как, мерзкие, гигантские руины — только что всплывшей Атлантиды, например.

Наступает серый, заваленный по горло снегом, день, но волноваться не о чем — до Рождества чуть больше недели, и дела пойдут хорошо.

Вагон полон запахов: утренний кофе, дезодоранты, пенки для бритья, духи и утренние отрыжки. Почти на каждом надет галстук, и, кажется, даже женщины в эти дни носят их. На всех лицах заметно утреннее выражение, глаза невидящие и в то же время беззащитные, а разговоры равнодушные. Это время когда даже непьющие выглядят так словно хорошо погудели вчера.