Слепцы

– Не каждый день. Не каждый день, заметьте. Не в полнолуние или при новой луне. Просто исчезали. Иногда с матерью или сестрой, братом, нянькой. Тогда тело взрослого находили. Мертвое, изуродованное. А детские тела – нет. Матери сходили с ума, женщины отказывались заводить детей, а если решались, то уезжали из города или превращали свои дома в крепости. По улицам ходили стражники, врывались в любой дом, который казался подозрительным. И ничего! Обыскивали телеги и корабли. В море можно было выходить только после осмотра корабля членом городского совета. И снова ничего. Это продолжалось три года. Даже три с половиной. Потом… потом случилось несчастье. Загорелся дом лекаря. Сами знаете, у лекарей всегда полно сухих трав, всяких настоек, порошков и всякой горючей гадости. Так никто и не узнал, отчего загорелось. Свечу уронили или из печи уголек вылетел… Неизвестно. Все сбежались: тут теснота ведь такая, что пожар в одном доме может весь город спалить…

– Во всех городах так, – подтвердил Враль и хотел еще что-то добавить, но, поймав на себе тяжелые взгляды ватажников, замолчал.

– Во всех городах… Именно во всех городах, – кивнул горбун. – Все сбежались, стали гасить. А тут еще погода была сухая – дождя не было все лето, да дерево в доме старое, да рядом лавка масляная – тоже полыхнула. Горожане с криками, с проклятьями разобрали дома вокруг пожара. Стражники обитателей тех домов пиками оттесняют, пострадавшие орут, пытаются глаза стражникам выцарапать за свои дома… Дым, столбы пламени… Я ходил, смотрел – жуткое зрелище. Необыкновенно… Но справились. Торговец вином там напротив жил, так у него все бочки выволокли – от самого дорогого вина до дешевого пойла. И огонь залили. Залили уж было совсем, как вдруг грохнуло, будто в мельницу молния попала – пыль, зола, дым – все столбом вверх взлетело, весь квартал накрыло… Когда немного все это рассеялось, рассмотрели: оказалось, под домом лекаря был большой подвал. Столбы деревянные прогорели, и все обрушилось…

Горбун снова хрустнул пальцами.

Ватажники молчали.

– Подошли ближе, интересно заглянуть, что там и как; заглянули… А там… – горбун вдруг закрыл лицо руками, паучьи пальцы оплели лицо. – Там – дети. Мертвые. Задохнулись в дыму. Даже почти не обгорели. Я специально пересчитал… И потом еще в городском Совете объявили, и в храме… Тридцать семь. Тридцать семь!

Крик менялы метнулся вверх, ударился о свод, отлетел к стене, отразился и исчез в глубине комнаты.

– Тридцать семь детей. Их тела вынесли в зал городского Совета, положили в ряд прямо на мозаичный пол. Омыли лица, а родители пропавших детей ходили и искали своих. Некоторые нашли, некоторые – нет. Те, что нашли, рыдали над трупами, те, что не нашли, плакали просто так, от безысходности. А многие плакали от ужаса. Я сам чуть не задохнулся, когда увидел. Я… А я повидал многое на своем веку… У детей не было глаз. У всех тридцати семи, двадцати девяти мальчиков и восьми девочек. Их ослепили еще до смерти. Наши лекари осмотрели детей: их лишили зрения аккуратно, так, чтобы дети выжили. Уже и глазницы начали заживать.

Горбун разжал пальцы, положил руки на стол.

– Тогда первый и единственный раз чуть не казнили Старого Крыса. Люди бросились его искать, но он исчез, растворился в лабиринтах под городом и прятался до тех пор, пока люди немного успокоились. А после этого явился в городской Совет, чтобы предстать перед судом. Сам явился. И просил только справедливости.

– А что так? При чем здесь Крыс? – спросил Враль.

Вместо менялы ответил Полоз, молчавший все это время:

– Полагаю, что лекарь поставлял Крысу калек. Ломал тела, уродовал лица, отрезал ноги и руки… Так?

Горбун молча кивнул.

– Это как? – не понял Враль.

– Калекам лучше подают, – объяснил ровным голосом Полоз. – Нищего, который может работать, просто пнут. Или оттолкнут. А калека – совсем другое дело. Совсем другое… Как не подать, если у девочки сожжена половина лица, а она смотрит на тебя жалостно уцелевшим глазом… Как не подать? Или вывозит мальчик своего старшего брата на деревянной колясочке. Брат старший, а только короче своего младшего брата, потому что ног нет и рук. Много чего придумывают. Я видел.

Лицо Полоза дрогнуло, он отвернулся к стене.