Слепые отражения

Он упёрся ладонями во что-то скользкое, стекло, может. Ничего не мог рассмотреть. Щурился, дико драл руками глаза, которые безумно горели и слезились. Оступился, споткнулся, и невидимое тупое и суровое железо больно проткнуло живот, вдарив под рёбра, выкачав из него обрывки хриплого дыхания и клочки застывающего тепла. Он трудно без голоса прокричал, корча губы в немом вопле. Оборвался поток воздуха для него на минуту, пока коробило от боли. Задышал он тут же снова, засипел. Иззябшими пальцами нащупал обидчика – перила. Вперёд шагнул, затыкая рукой в груди, где продавили больно.

Дойдёт…

Дойдёт, он дойдёт и не сдастся. Только нельзя останавливаться. Ещё стекло и ещё. Безразличные подоконники, острые с торца, безжалостно впивались в его ладони. Пару раз Вадим успел отдёрнуть руки прочь за мгновение до, дальше опаздывал. Кусали его металлические пластины окон, дырявили насквозь.

Под его пальцы попадали бугристые стены. Истрёпанные и чужие, они не отзывались на его беззвучную мольбу о помощи, отталкивали своей промокшей заношенностью, ловко вырывались из раненных объятий, отказывались пачкаться чужой жизнью, и Вадима отбрасывало прочь от стен.

Люди…

Ещё люди, он натыкался на них, и те, ненавистно шипя: «Накурятся неизвестно чего, и после шляются всюду», брезгливо отталкивали его от себя обратно к стенам. А он, истыканный в чёрные кровоподтёки грубыми углами равнодушного города, больно бился спиной и животом о перила. Он снова и снова падал на мокрый асфальт, зарывался ладонями в склизкие опавшие листья, в месиво холодных луж под ногами, в чавкающую грязь, тяжко выл сквозь больно сжатые зубы, всё глубже промокая и промёрзая.

О помощи просить не получалось, не было голоса: вместо звуков из горла выходил густой скрип, и тут же сбивалось дыхание, переходя в свист. Он тяжело поднимался и шёл дальше. Но куда дальше? Где он? Как он сюда попал? Как выбраться теперь? И сможет ли Вадим выбраться?

Снова холодные стёкла. Ещё и ещё. Совсем ничего не видно, наверное, ночь. Рук, кажется, больше нет, и ног тоже. Может, там, в липкой грязи последней встречной лужи остались. Потерял, когда бесполезно возился среди гниющей листвы, и таких же людей, что равнодушно прошли мимо него.

Воды бы сейчас, хоть каплю, во рту всё пересохло, да и внутри тоже. И не холодно уже, а просто устал. Как же невыносимо хочется спать. Рука провалилась в пустоту, значит, стена закончилась. Шаг туда, в неизвестность. Прелая тишина. Сырой, протухший воздух и корявая кирпичная стена. Нужно просто немного поспать, и всё закончится.

Спиной тягуче сползал по шершавой поверхности на асфальт, гнулся всё ниже, упирался носом в свои колени. Тепло, сейчас будет тепло. И не больно ведь сейчас, правда? Правда…

Дыхание его становилось всё тише. Почему он здесь? Где, здесь? Надо встать и идти дальше, надо бороться. Только зачем? И с кем, с кем бороться? Нет сил совсем, растратил всё на поединках с перилами, которые, что было злобы, вонзались в его промёрзшее тело, ища слабые места, но не сломили всё же и не сломали. Теперь холод за них добивал.

Холоду же грубо врываться внутрь не требовалось вовсе. Он осторожно пробирался в ещё живого человека, по капле откачивая тепло и заменяя на неживое. Вот и Вадима настоящего, сейчас подменят на закоченевшую безжизненную копию. А его, другого, который был живым, куда же? В бесформенную кучу ненужности, как и отработавшие зеркала на той стороне набережной? Холодные, безмолвные, невидящие зеркала лежат непотребным мусором в стороне от людских глаз. Мёртвые эти осколки снаружи, обозлившиеся и ненавидящие изнутри, ненужные больше и неживые. Но Вадим же живой!

Он, яростно взвыв, взвился вверх, что было сил, и попробовал подняться, царапая стены, раздирая остатки пальцев в кровь, попытался зацепиться за выступы, но не вышло – хрипы из горла безжалостно задушили его. Дрожащими руками он крест-накрест перехватил свою шею, натужно силясь вдохнуть, и тут же перебросился на грудь, скребя себя скрюченными пальцами, рвал одежду, прорывался в живот.

Дышать не чем! Дышать! Дайте мне дышать! Отпустите, отпустите же! Он обезумевши пихал в самого себя руки. Ему в себя нужно, застряла там тяжесть, и дышать не даёт. Отпустите!

И вдруг судорожно оборвалось его сиплое дыхание, а пальцы рук застыли поверх собственной груди. Кирпичная стена оказались под щекой. Мучительный выдох.