Слепые отражения

Он нетерпеливо сорвался с места и, не оглядываясь, помчался вверх на мост. Никого не ждал, ничего не слышал, забыл про друзей, которые незаметно ушли на второй план. Там впереди ничего. Шёл быстро, глотал холодный воздух и морщился, налетал на редких прохожих и, не обращая внимания на их недовольства, продолжал движение.

Вадим быстро добрался до другого берега и осмотрелся. Позади его нагоняли Артём с Алисой. Впереди ступени, ведущие вниз к реке. Здесь, по ту сторону, неухоженные они, раскрошились от времени и непогоды, местами их и вовсе не было. Крошево бетона – это всё, что осталось от лестницы. Перепрыгивал, скользил, скатывался, оступался. Ещё вниз. Под мост.

Рядом Артём грубо доламывал остатки лестницы неуклюжими попытками устоять на поломанных ступенях. Алиса спускалась осторожно, несмело нащупывая твёрдую основу ногой. Вадим протянул ей руку, безмолвно предолгая помощь. Алиса не отказалась, и остаток сложного пути они преодолели вместе.

Серая одинокая набережная тонула в нудной тишине. Под ногами бетонные плиты с проросшей между стыков и трещин травой, хлам повсюду, огрызки стекла, бумага, пакеты. Пепелища костров, бутылки, прах когда-то еды, смятые одноразовые стаканчики – остатки мгновений триумфа человеческого безрассудства над способностью думать, понимать и чувствовать. Эстетика никчёмности, философия: «Живём один раз». Вадим прикрыл нос рукой, чтобы не вдыхать местные ароматы, словно боялся заразиться бесполезностью тех, кто здесь наследил.

Вдоль «другой» набережной, что была затюкана, нелюбима и нелюдима, он шёл осторожно. Она тиха и спокойна, на первый взгляд, но беззвучье её обманчиво. Один неумелый шаг, и любая бутылка, грубо разбитая чужими руками, безжалостно пронзит насквозь твою ногу. Скрипели под ботинками осколки, трещали, крошась в меньшие. Ещё лестница и бурьян в рост человека. Раздвинул стебли и шагнул вперёд. Кроссовок его жадно чавкнул, хватив ледяной жижи, и мгновенно промок насквозь. Другой ногой Вадим запрыгнул на сухой пяточёк из асфальта. Он был недоволен собой сегодня – недоволен своей несобранностью и неосмотрительностью, и без отговорок залепил сам себе свежий минус. Сегодня одни минусы.

Поднял голову: перед ним высокая бетонная стена, которая понуро тянулась вдоль всей изнанки набережной. Стена, что вся от пола до самого верха была исписана граффити: от одинокой идиотской фразы про безответную любовь до глобальных полотен о смысле жизни. Уродливые люди, бесформенные животные, непонятные существа с витыми рогами, клыками и копытами, извивающиеся в огне. Нелепые создания. Почти все вызывали у него усмешку: толи демоны в аду куражатся, толи козлов жарят. Вадим, пренебрежительно улыбаясь, склонялся к козлам. Творец до демонов не дотянул. Рога и копыта присутствовали, но почему-то целиком образ падших ангелов вызывал не страх, как задумано было великими задолго до этого недомастера, а смех. Ошибочка тут, с демонами-то умеючи обращаться нужно, искусно, как и с козлами.

Он шагнул дальше, тут и те уродцы нашлись, что показаны были ещё на другом берегу. Двое кривых парней с черными глазами. Они смотрели друг на друга. Один из них оказался в зеркале с безобразной рамой. И надпись на груди того, что внутри: «Верни. Мне. Моё». Чего тебе можно вернуть?! Что у тебя может быть «моё»?

У ног второго вдоль стены на бетонном полу, который был пробит на вылет хлипкими стеблями упорной к жизни травы, сиротливо стоял остриём вверх крупный осколок старого зеркала. Другие осколки громоздились рядом друг на друге колкой горкой и безмолвствовали. Раскололи люди ненужное ещё зрячее стекло, раздробили цельное отражение на сотни мелких, сгребли в кучу и вышвырнули на улицу, как мусор.

Те, что оказались в кучке, друг на друга смотрели, не способные больше видеть и отражать. Одинокому больше повезло. Пожалел его кто-то, пристроил к стене зеркалом наружу. Стой тут теперь повреждённым куском, жди, может, пройдёт, кто мимо, отразишь ещё, не всё для тебя потеряно. Тучи видишь? Уже хорошо. Опасен ты, если в руки взять – порежешь, отомстишь за повреждения несовместимые с жизнью, и за собственное увечье без долгих раздумий бездушно возьмёшь плату чужой болью и кровью. Обида у тебя внутри, потому и тучи отражаются в тебе грузнее и мрачнее реальных.

Вадим присел, уткнувшись коленями в сырой бетон, и рукой осторожно смахнул пыль и грязные пятна, которые осели на стекло после дождя, монотонно протянул:

– Не дуйся, и тебе света ещё достанется. Поговори со мной. Успеешь ещё в общую кучу ненужности. Впусти.

И тут же мимо Вадима с визгом промчалась белая маршрутка, сигналя, что есть силы, одурело визжа, больно въедаясь в голову своим писклявым голоском.

– Куда прёшь, псих! – истошно завопил водитель, на секунду высунувший себя из душной кабины и таких же пассажиров внутри. - Не хочешь жить, не мешай другим!