Слепые отражения

Мама негодовала, за отца всё вступалась, как он скажет. Андрей Андреевич лишь недовольно кривился, а когда слишком сильно между ними накалялось, чуть отступал и отставал ненадолго от сына. Но только до следующего его приезда из школы. И всё сначала. И почему Вадима только Андреем не назвали, не понимал. Тогда бы уж точно по стопам, под копирку, по праву наследования от Андрея старшего младшему, и так далее через поколения.

В тот самый переломный приезд домой, он, как мог, держался при отцовских нравоучениях. Маме пообещал. Она просила помириться с папой, сказала, что разрывается между ними и выбрать одного не сможет. Уговаривала, чтобы сейчас Вадим согласился с отцом, выслушал его мнение, просто для вида, чтобы тот успокоился, не давил больше, не прессовал своим выбором будущего для сына ни на мать, ни на сына.

Мнение, а его, Вадима мнение как же тогда? На что он согласится? Зачем? Соврёт отцу, что одумался или самому себе соврёт? На ловушку больше было похоже, на сговор. Хитрый родительский ход – после откажешься. Что есть это самое после, в чём измеряется, как определить, что оно уже пришло, не представлял. Когда после и как? Сможет ли после отказаться?

Мама сама собиралась отца отговорить. Постепенно только, осторожно, тихо, как только преданные тени вот таких мужей умеют, почти без голоса. В нужное время и в нужном месте. До начала одиннадцатого класса обещала уложиться. Два года почти. Как выдержать, сдержаться и не завраться? Он долго думал, и чуть позже всё же согласился. Мама ведь, с ней Вадим лбом не бодался, ей поддавался и слушался. Нашёл одно единственное правильное решение сам для себя. Обещал просто молчать.

И молчал, с нескрываемой неприязнью рассматривая зеркала в отцовском кабинете. Папа снова рассказывал про полицию, про свою службу, как трудно, но при этом невероятно важно и почётно всё то, чем он лично занимается. Не для Вадима только важно. Он всё пытался соскочить с разговора, увиливал от ответов, отмалчивался, стремился вырваться из кабинета на воздух без званий и наград, в тишину хотел, где надоедливый голос отца больше не лил бы ему в уши свою правду жизни. Ну, может, хватит уже. Ему шестнадцать всего. Какая работа, профессия, специальность – не думал пока об этом. Он в десятом, в самом начале, успеет ещё с выбором. Сам, без этих зябких зеркал, без отца.

Обратно в школу уезжал с невероятным облегчением. Предвкушал грядущую свободу от родительского нескончаемого контроля. Своя комната в жилом корпусе родного учебного заведения, личное пространство, только его, Вадима личное, где чисто и светло: без единой пылинки компьютерный стол, аккуратные стопки тетрадей и учебников и никаких…

В руки Вадиму бесцеремонно впихнули плоское стекло, заботливо завернутое в черное шершавое одеяние. Зеркало, догадался Вадим. Недовольно пробурчал:

– Что это?

– Подарок директору Павлу Петровичу Фрею. Зеркало, – довольно протянул отец, усаживаясь поудобнее за руль машины.

– Мне оно зачем? – ворчал Вадим.

– Просто подержать, можешь? – развёл руками отец. Напористо уточнил: – Не сложно?!

– Не сложно, – огрызнулся Вадим, пристёгиваясь ремнём безопасности. Щелчок, подёргал туда-сюда. Всё в порядке, безопасность обеспечена. Кисло добавил: – Подержу.

– Хорошо, – коротко отрезал отец, дав по газам.

Зеркала. Отец Вадима коллекционировал зеркала, развешивая их на стенах собственного кабинета. Уже и места свободного совсем не оставалось, а Андрей Андреевич приносил ещё и ещё. Как обезумел, особенно в последнее время. Разные, не только новые в современных рамах, но и старые, облезлые, ободранные и почерневшие от времени и безразличия людей, которые совсем за ними не ухаживали.

Квадратные, овальные, круглые. Светлые и чистые, приятно поблескивающие от любого освещения, чётко и тонко отражая тебя, какой есть, без прикрас, но и без кривляний. Встречались зеркала без рам с острыми грубо обгрызенными краями, словно кто-то попытался их съесть, откусывая по кусочку, но не получилось, оставил обглоданными, а отец пожалел, домой принёс, в тепло, на стену повесил, осторожно и заботливо смахивал с них пыль, говорил с ними. Зачем?

– Почему оно в чёрном? – нарушил тишину Вадим после получасового молчания.

Трасса в вечерних сумерках. За окном дождь. Зеркало в руках Вадима. Тоска необъяснимая подкатила и противно загудела в его груди беспокойством.

– Так нужно, – не отрываясь взглядом от дороги, бездушно бросил отец.

– Исчерпывающий ответ, – едко хмыкнул Вадим. – Не знаю, зачем спросил.

– После узнаешь, – резюмировал Андрей Андреевич, одной фразой подведя черту под другими вопросами Вадима.

– После чего? – не унимался Вадим. – После – это когда именно, как его измерить и понять? После, есть что-то или ничего, как таковое? Как, по каким критериям определить, что после уже настало? И самое главное, пап, где «до»?!

– Время придёт, и во всём сам разберёшься.

– Когда оно придёт, пап, время это? – насмешливо протянул Вадим. – Оно уже вышло? В пути или ещё нет? Не сбилось ли? Может, выйти и встретить его и…

– Хватит! – оборвал отец. Строго. Грубо. Не смешно.