Слеза Евы

– Напился, – проницательно заметил Бартенев. – Ну что ж, не возьмусь его осуждать. Жизнь со мной – не сахар. Он человек молодой, охочий до удовольствий, как и все в его возрасте. Я смело могу дождаться его один.

«Только мне-то что теперь делать?» – мысленно возмутилась Глафира, а вслух сказала:

– Ничего экстраординарного не случилось. Останусь у вас до его возвращения.

– Об этом не может быть и речи! – запротестовал Бартенев. – Сейчас же отправляетесь домой! Я отлично справлюсь и без вас!

– Ни минуты не сомневаюсь в ваших способностях, но я останусь.

– Профессиональный долг не велит? – иронично прищурился он.

– Всякий. И профессиональный тоже. Позвоню Моте и лягу на диване.

– Вот этого я и боялся!

– Чего?

– Что об этом узнает Матрена Евсеевна! Я ее боюсь до колик! Она меня за вас поедом будет есть!

– Нет, поедом – не ее стиль, – задумчиво сказала Глафира. – Она вас сожрет за один присест. Сразу, чтобы и костей не осталось.

– Боже! – панически заголосил Бартенев. – Вы шутите, а у меня в самом деле колики начались! Скорее вколите мне снотворное, чтобы я даже не слышал вашего с ней разговора!

– Лучше в коридор выйду.

– Нет, оттуда все равно слышно! Спуститесь на кухню!

Глафира усмехнулась. Вот до чего ты, Мотя, довела хорошего человека!

Стоя в коридоре, Глафира набрала номер не менее пяти раз, прежде чем ее тоже охватила паника. Что могло случиться? Где Мотя?

– Ну что там? – крикнул нетерпеливый Бартенев. – У меня еще есть шанс на помилование?

– Олег Петрович, Мотин сотовый не отвечает, – начала Глафира, появляясь на пороге комнаты.

И тут раздался звонок в дверь.

– Кто это? Стасик или?.. – со страхом спросил Бартенев.

– Что-то мне подсказывает: мы должны приготовиться к худшему, – ответила Глафира, которую кольнуло нехорошее предчувствие.

Она одернула блузку, зачем-то пригладила волосы и пошла открывать.

На пороге в позе памятника Екатерине Великой стояла Мотя, и ее вид не предвещал ничего хорошего.

– Мотя, вот ты где! А я тебе звоню, звоню! Ты куда пропала? – затараторила Глафира, пытаясь придать голосу интонацию, которая сразу бы подсказала грозной императрице: ничего страшного не произошло и произойти не может.

– Ты чего тут делаешь? Почему еще не дома? – не купившись на ее слащавый тон, начала Мотя.

– Понимаешь, Мотенька… Да ты проходи, проходи…

Глафира заискивающе улыбнулась, делая приглашающий жест.

Мотя не сдвинулась с места, только круче свела брови.

Ну все! Теперь ее может спасти только чудо!

И чудо в лице Бартенева не заставило себя ждать.

С юнкерской прытью, невесть как очутившись в прихожей, – звук лифта Глафира не слышала – он подкатил к двери и со всей возможной галантностью раскланялся перед воплощением гнева человеческого.

– Добро пожаловать, драгоценнейшая Матрена Евсеевна! – голосом шпрехшталмейстера, начинающего представление, воскликнул он. – Мы так рады вас видеть, вы представить себе не можете!

Глафира сглотнула, лихорадочно прокручивая в голове варианты дальнейшего развития событий. Слишком хорошо она знала Мотю.

И тут Мотя удивила.

– Господь вас храни, господин хороший, – выдала она и поклонилась в ответ. – А я думаю, дай зайду проведать, как вы тут поживаете.

– Вашими молитвами, Матрена Евсеевна! Прошу присоединиться к нашему вечернему бдению, вынужденному, смею заметить. Видите ли, мой родственник Станислав изволит опаздывать… с работы, посему Глафира Андреевна любезно согласились подежурить до его возвращения. Вы воспитали удивительно чуткого и ответственного человека, Матрена Евсеевна.

Последние слова профессора, кажется, подкупили Мотю. Она переступила порог и, сняв свой замечательный салоп, величественно прошествовала в кухню.

– Ну раз так, я чай заварю, – заявила она хозяйским тоном.

– Заварите, заварите! Буду премного благодарен! А то мы с Глафирой Андреевной, ей-богу, так заработались, что чаю с обеда не пивали!

Бартенев резво покатил за широко шагающей Мотей. Глафира выдохнула.

За столом, на котором возник не только чай, но и невесть откуда взявшееся рассыпчатое печенье – поди, с собой притащила, – Бартенев продолжал заливаться соловьем, пока окончательно не притомился.

– Уф! Что-то я объелся. И обпился, – заявил он, вытерев пот, и наконец замолчал.

– Олег Петрович, – воспользовавшись паузой, начала Глафира. – Что вы имели в виду, когда сказали, что Елизавета Алексеевна не умерла?

– Я имел в виду, она не умерла в тысяча восемьсот двадцать шестом году в Белеве, как гласит официальная версия.

– Да как такое может быть?

– О! Это весьма интересная и мистическая история! Если вы готовы терпеть мои занудные рассказы, могу поведать.

– А в ней про нечистую силу, богоотступников и фармазонов ничего нет? – уточнила Мотя.

– Ни слова, уверяю вас, любезнейшая Матрена Евсеевна!

– Тогда отчего ж не послушать, милостивый государь.

Глафира покосилась на нее. С чего вдруг такой шелковой стала? Что за удивительные превращения?