Слеза Евы

– Не перехваливайте, Олег Петрович, ведь то, что именно Лонгинов был изначально выбран курьером, не доказано.

– Более того, – кивнув, подхватил Бартенев, – зная обстоятельства смерти Пушкина, я уверен, что такого поручения и даже просьбы он получить не мог.

– И что это значит? – спросила пытающаяся уловить нить разговора Мотя.

– Лонгинов состоял на службе у царской семьи, поэтому скандальным был сам факт обращения Пушкина к императрице, пусть и скончавшейся. Это ее компрометировало.

– Бог ты мой, да что такого-то? – возмутилась поборница справедливости. – Человек на смертном одре писал, ему Господь уже все простил!

Олег Петрович растерянно побарабанил по столу.

– Да, многое тут неясно. Однако так еще интереснее, и, главное, зацепки есть. Общеизвестно, что в судьбе Веры Молчальницы принимала деятельное участие Анна Алексеевна Орлова-Чесменская, а она, между прочим, была камер-фрейлиной Елизаветы Алексеевны. Она вызволила Веру из тюрьмы и поселила в Сырковом монастыре. Было еще что-то, связанное с ней, но я уже не помню… Надо вернуться к ее биографии. И поможет нам в этом…

– Черт! – вдруг громко сказали в коридоре.

Все вздрогнули. В кухню ввалилось и шлепнулось посредине полубесчувственное тело трудяги Стасика. Мотя перекрестилась.

– Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног, – пробормотал Олег Петрович, подкатил к телу и осторожно коснулся его колесом кресла.

Стасик пошевелился, перевернулся на бочок и подложил под головушку сложенные ладошки.

«Сплошное умиление», – подумала Глафира.

– И что теперь с ним делать? – спросил Бартенев скорее самого себя.

– Может, пледом его укрыть? – предложила Глафира, осознавая тщетность попыток достучаться до Стасикова сознания.

– Еще чего! – вдруг веско заявила Мотя и поднялась во весь богатырский рост. – Нечего этому ендовочнику в чистом месте валяться.

В два больших шага она дошла до сладко посапывающего Стасика, взяла его за шкирку и легко поволокла прочь. Онемевшие от такого подхода к решению проблемы Глафира с Бартеневым двинулись за ней. Мотя дотащила тело до гостиной и, вздернув, свалила на диван.

– Авось не упадет, – сделала она вывод и пошла обратно, пробормотав совершенно незнакомое профессору слово: – Развисляй.

Глафира улыбнулась. «Славная Мотя, что бы люди без тебя делали?»

Ирка Титешница

– Фирка, стой там и никуда не ходи! Я сама к тебе подъеду!

Глафира повертела головой, пытаясь определить, откуда несется трубный глас подруги. Оказалось, она стоит на другой стороне Невского и обращается к ней с расстояния шестидесяти метров плюс тротуары, машины и пешеходы. Помахав рукой, Ирка бросилась куда-то в сторону и исчезла. Глафира была уверена, что та рванула к переходу и направилась в ту же сторону, но тут прямо перед ней остановилась белая «Ауди» и в открытое окно заорали:

– Ну и куда ты поперлась? Я же сказала, стоять на месте и бояться!

Тетенька, шедшая навстречу Глафире, выпучила глаза и замерла по стойке «смирно».

– Да я не вам, женщина! Идите уже спокойно, куда шли!

Ирка распахнула перед удивленной ее эффектным появлением Глафирой дверцу и снова заголосила на всю улицу:

– Да залезай уже! Тут стоять нельзя!

Глафира неловко плюхнулась на переднее сиденье.

– Ну чё? Прокатимся? – довольная впечатлением, которое произвела на подругу, крикнула Ирка ей в ухо.

– Поехали быстрей, а то народ пугается. Думает, воздушную тревогу объявляют.

Ирка нажала на газ, «Ауди» недовольно фыркнула и двинулась с места.

– Видала мою красотулю?

– Видала. В лотерею выиграла?

– Тобик подарил на день варенья.

– Так он у тебя в ноябре.

– А ему вовсе не обязательно об этом знать.

– Ну ты даешь! – рассмеялась Глафира.

– Именно за это подарки и получаю! – хихикнула Ирка.

Глафира только головой покачала. Она вовсе не была ханжой и к цинизму подруги давно привыкла, но последнее время он зашкаливал.

– Поедем поедим чего-нибудь? У меня с утра во рту, кроме… короче, ничего хорошего не было!

– Давай в наше любимое!

Крутя рулем и матерясь, как заправский водила, Ирка развернулась через две сплошные и вырулила на Дворцовую набережную. Глафира вцепилась в ручку над дверцей.

– Ты сумасшедшая! Нас сейчас остановят!

– Да двойную поздно заметила! Я же только второй день на колесах! Пусть останавливают! Тобик заплатит, если что!

Глафира незаметно перекрестилась.

В кафе было совсем немного народу, и их столик, сидя за которым можно любоваться на Неву, оказался свободен. Они заказали по большой чашке раф-кофе с карамельным сиропом и по кусочку дивного сливочного тортика. Великий пост закончился, худеть Глафире было ни к чему, а Ирке совершенно бесполезно, ибо сколько бы килограммов она ни набрала, все меркло перед ее бюстом шестого размера. Грудь Ирка сделала на деньги прежнего ухажера и считала это лучшей инвестицией в свою внешность. Мотя прозвала ее титешницей и каждый раз, когда Ирка грудью вперед заплывала в квартиру, фыркала. Мотя очень боялась, что эта ветрогонка и Глашу собьет с верного пути.

– Фирка, мне надо с тобой посоветоваться, – с ходу начала Ирка. – Думаю сменить себе имя.

– Зачем? – искренне удивилась Глафира.