Слеза Евы

Мотя застыдилась. Вот ведь глазопялка бестолковая! Уставилась на гостя так, что тому кусок в горло не лезет!

– Что вы, Сергей… Как вас по батюшке?

– Иваныч, но можно просто по имени. Какие чины между соседями!

– Вы, Сергей Иванович, смотрю, мужчина самостоятельный. А по жизни чем занимаетесь? – поинтересовалась Мотя, наливая соседу густой имбирный чай.

Глафира заерзала на стуле. Ну, Мотя! Прямо с места в карьер! Сейчас все выпытает, не надо и на исповедь ходить!

– Я врач, – просто ответил Шведов.

– Зубной? – уточнила Мотя и взглянула с надеждой.

– К сожалению, нет. Хирург.

– Хирург? То-то я смотрю, у вас ручищи, как лопаты. Только жар загребать.

– Мотя!

Глафира решила, что Мотю пора приструнить, а то разойдется, потом не остановишь!

– Сергей Иванович, не хотите ли кофе? – обратилась она к соседу и встала, готовая немедленно рвануть к плите.

Он посмотрел на нее снизу вверх, и в тот же миг в ее голове что-то лопнуло, а сердце застучало слишком быстро. Подозрительно. Ей даже показалось, что сосед услышал это лихорадочное бумканье. Господи, спаси и сохрани!

– С удовольствием выпил бы, – сказал Шведов.

Совершенно спокойно, даже равнодушно. Или ей так показалось?

Пока варился кофе, она стояла спиной к гостю. Хорошо, что готовится медленно. Сердце успело немного успокоиться и уже стучало гораздо тише. Послушное, как видно, оно у нее.

Между тем Мотя вела главную партию.

– А как же вы, Сергей Иванович, на войну попали? Соседка Надя нам сказывала про вас. Так, мол, и так: ранен был в сражении.

– Да нет, не в сражении, к сожалению. Оперировал как раз одного бойца, а тут налет. Я рану зашить не успел, мальчишка под наркозом, сам о себе не позаботится, пришлось ложиться на него сверху, иначе потеряли бы. Ну и принял на спину.

– Что? – глупо спросила Глафира.

– Тридцать четыре осколка. Ребята потом замаялись вытаскивать. Так что ничего героического, как видите.

Ничего героического?

Глафира искоса глянула на соседа. Не похоже, что рисуется. Говорит, словно о чем-то самом обычном. Она посмотрела на Мотю. Та молча мешала ложечкой чай. Она же не кладет сахар, чего там мешать?

– А что, кофе готов? – неожиданно обратился к ней Шведов.

Глафира взглянула на турку и еле успела подхватить ее. Кофе уже набух пенкой и был готов перевалить через край. Глафира подула на пенку, усмиряя, и разлила по чашкам.

– Хорош, – крякнув, похвалил сосед, сделав глоток. – Отлично у вас получается кофе варить.

И снова глянул прямо в сердце.

Да что же это такое?!

Она быстро села вполоборота к окну и сделала отсутствующий вид.

Сергей пил кофе и, удивляясь на самого себя, думал, что никогда и никому не рассказывал сразу историю своего ранения. А тут взял и все выложил. Запросто. С лету. Как будто за этим и пришел. Видно было в этих женщинах что-то располагающее к откровенности. Надя Губочкина уже просветила его насчет монастыря. Может, из-за этого?

Он покосился на солидно прихлебывающую из блюдечка тетю Мотю. Раньше ему казалось, что люди, живущие при монастыре, все, как один, строгие, с постными лицами и поджатыми губами, а изъясняются непременно на церковнославянском. Мотя своим простодушным и немного наивным видом его представлениям не соответствовала совершенно. Про чудесную девушку по имени Глафира и говорить не стоило. Ничего монастырского в ней нет. Зато есть много женского, милого и душевного. И еще такого, чего он сформулировать не может… Вот если бы… Черт! О чем он только думает, старый осел!

– Еще что-нибудь хотите? – неожиданно спросила милая и душевная Глафира, поворачиваясь к нему.

– Да. То есть нет, спасибо. Премного благодарен за прием. Рад знакомству. Было очень приятно.

Шведов резко и шумно – табуретка заскрежетала по полу – встал, еще раз поблагодарил и быстренько откланялся.

Глафира даже до двери проводить гостя не успела, так стремительно он ушел.

Она посмотрела на Мотю.

Та, отдуваясь, пила чай и глядела в окно.

Вид у нее был задумчивый.

На следующий после знакомства с Сергеем Шведовым день случилось еще одно, не менее знаменательное событие.