Слеза Шамаханской царицы

– Какую – такую? Нелепую терпеливую размазню?

– Ну да, размазню... Нынче они в редкости, размазни-то, днем с огнем не сыщешь. Ну, наконец-то зеленый коридор пошел! Давайте, братцы, давайте, нам еще на работу надо...

* * *

– ...И подошла Хаврошечка, и веточки приклонились, и яблочки опустились. Барин на ней женился, и стали они в добре поживать, лиха не знать...

Понизила голос до монотонного шепотка, и Сонечкины веки сомкнулись аккурат на последних сказочных аккордах. Молодец, добрая Хаврошечка, живи и дальше с мужем-барином в добре, не знай лиха. Тем более ребенок под сострадание к тебе так хорошо засыпает. Вот интересно, почему из множества сказочных героинь именно сирота Хаврошечка так Сонечке полюбилась? Лучше бы побойчее кого выбрала – Марью-искусницу, например, или Царевну-лягушку...

Закрыла книжку, вздохнула, тихо вышла из комнаты, плотно притворив дверь.

– Что, уснула? – выглянул из своего закутка Максим, когда она на цыпочках пробиралась на кухню.

– Ага, только что... Пойдем, сынок, чаю попьем?

– Иду, мам. Погоди, программу закрою...

За кухонным окном снова валил снег. Подсвеченные фонарем хлопья летели вниз, образуя в конусе света обманчивую спираль, бесконечную, зазывающую... Если долго глядеть, голова может закружиться. Или грустные мысли тоже по спирали поднимутся, обовьют горло спазмом...

– Мам, ты чего?

Очнулась от сыновнего голоса, повернулась от окна с улыбкой:

– А что я? Стою, жду тебя... Вон, и чайник уже вскипел. А Лена где? Что-то она припозднилась сегодня.

– Да только что звонила – с подругой в кино намылилась.

– Так поздно? А потом одна темными дворами пойдет?

– Да я встречу, мы договорились. Или отец встретит... Ну, то есть... Если вернется к тому времени...

Последняя фраза скользнула неловкостью, и оба замолчали, с преувеличенным вниманием занявшись хлопотами совместного чаепития, будто в этот момент и не было ничего важнее, как залить кипятком опущенный в чашку пакетик, придерживая его за ниточку-ярлычок.

– С вареньем будешь? – постаралась придать голосу как можно больше обыденности, да, видно, поздно было стараться, все равно неуклюже получилось.

– Нет, не хочу... Мам, а можно тебя... спросить?

– Ну, тогда с булочкой! Я, знаешь, сегодня в супермаркете такие замечательные булочки купила, Сонечка аж две за ужином уплела! – сделала она неловкую попытку увильнуть от потенциальных сыновних вопросов. Будто внутри догадливая сирена завыла, предупреждая, о чем эти вопросы будут. Нет, не надо ей никаких вопросов, хватит с нее на сегодня...

– Мам, послушай меня!

– А с маслом давай булочку! Знаешь, как вкусно с маслом! Погоди, я сейчас из холодильника масленку достану... И варенье, твое любимое, малиновое...

– Да не хочу я ни с маслом, ни без масла! Я просто спросить хочу... Мам, а что, отец у нас все-таки загулял, да?

– Да как... Да с чего ты... Что за дурацкие предположения, Максим! И что значит – загулял? Ты думай, чего говоришь...

– Да ладно, знаю я все. Весь день с этой проблемой в голове хожу и думаю: спросить тебя, не спросить?..

– Что ты знаешь? Откуда ты...

– Да оттуда! Я вчера Мишку Колесниченко встретил, помнишь, увалень такой, в параллельном классе учился... Он сейчас в архитектурном, Мишка-то. Ну, вот он мне и рассказал, что каждое утро около института отца видит, он на машине какую-то рыжую телку привозит... И вечером ее тоже встречает... Мишка говорил, ее Эльзой зовут, она на факультете дизайна учится, на втором курсе.

– Ой, Максим, да мало ли... Может, он обознался...

– Да как он после пятого раза обознается, мам! Нет, это точно, точно он! Да и сама посуди... Раньше вы и на работу, и с работы вместе, а теперь... Мишка еще говорил, они в машине обнимаются, мам! И он ее по голове гладит, как ребенка... Мам, мам... Ты куда?

Что она могла ему сказать? Да ничего, только махнула от двери рукой, убегая. Слишком уж больно слезы по голове ударили. Ничего, ничего, сейчас... Нужно выпустить их наружу, самые первые, самые больные, унять противную дрожь, холодной водой умыться... Ну, вот, уже лучше. Надо идти, надо продолжать горькую задушевную беседу. Вот, решила с сыночком чайком побаловаться...

Максим сидел за кухонным столом вялый, пришибленный собственным неуклюжим откровением. Увидев ее, дрогнул виновато губами:

– Прости, мам, дурак я. Не нужно мне было...

– Да все нормально, сынок. Ну, сказал и сказал, подумаешь. Было бы хуже, если б в себе носил да маялся.

– А ты... знала?

– Да, сынок, знала.

– А почему молчишь? Почему ты ему... Ну, я не знаю... Скандал не закатишь?

– Так надо, сынок. И ты тоже молчи, никому не говори ничего.

– Да почему?!

– Тихо, не кричи, пожалуйста, там Сонечка спит... Надо так, понимаешь? Надо просто перетерпеть, понять... Ну, накрыло вдруг нашего отца, так бывает, всякое в мужской жизни бывает! Он не виноват, сынок... Нужно понять и простить как бы... заранее. Ну, авансом, что ли.

– Простить?!

– Ну да, простить... Когда любишь, Максим, прощать не стыдно. Стыдно не прощать, понимаешь?