- Ну, давай, гад, - прошептал Энмор, сжимая кулаки. – Тебя исключат из Гильдии…
- Вряд ли, - Отогар смотрел на то, как Энмор падает на колени и наклоняется к полу, прижимая сжатый кулак к груди, не в силах вздохнуть или что-то сказать. – Видишь ли, Энмор, другие люди умеют врать, и некоторые, в том числе я, делают это очень хорошо. Сейчас я заставлю тебя вытащить свой кинжал и заколоться, а потом выйду отсюда и скажу, что мой несчастный телохранитель окончательно сошёл с ума, выхватил у тебя оружие, когда ты его лечил, и убил тебя. Не беспокойся: вижу, тебя почему-то тронула судьба Рогриана, так вот, за это он наказания не понесёт: я вытащу его. Может, моему рассказу поверят. Может, нет. Может, меня и в самом деле исключат из Гильдии. Но тебе будет уже всё равно. Ты будешь гнить под землёй. Ты этого хочешь?
Энмор не мог поднять голову. Он смотрел на холодный каменный пол, видел, как на него падают тяжёлые капли крови из его носа. Отогару ничего не стоит убить его: он пытался это сделать уже дважды. Надо что-то придумать, надо собраться и дать ему отпор. Какой угодно отпор, даже самый подлый – ударить его магией в сердце или в мозг, вызвать удар, он старик, никто не удивится. Но сосредоточиться не получалось. В голову лезли мысли о Висельнике, который дожидается его снаружи, кружит по пустому и скучному двору, таращится на парящих в небе птиц, и об учителе, которого он больше не увидит. Всё, что он увидит перед смертью – это вот этот грязный, забрызганный кровью пол.
Внезапно боль прекратилось, и Энмор хрипло вздохнул. Сердито утёр кровь с носа. Поднялся на ноги. Отогар смотрел на него всё так же спокойно и насмешливо:
- Ты уйдёшь отсюда и навсегда забудешь эту историю. Перестанешь гоняться за зеркалом, которое больше не твоё. Оно выбрало меня, оно служит мне. Никогда больше не вставай у меня на пути, Энмор. Или я убью тебя.
Энмор слегка усмехнулся и утёр каплю крови, вытекшую из носа.
- Я не забуду, - хрипло сказал он. – И ты это знаешь.
… Солнце поднималось всё выше, день шёл своим чередом. Утренняя тишина сменялась обычным дневным шумом и суматохой, в которой ещё ощущалась нервозность последних дней, но она постепенно проходила, уступая место радостному волнению. Сегодня капитан городской стражи Лодерон торжественно объявил градоправителю Маранту, что виновница покушения явилась с повинной. Арестованных шегонцев выпустили из тюрьмы, они спешили в свой квартал, опустив глаза, боясь поднять головы, но жители Тирля не смотрели на них косо, не бросались в них ни камнями, ни злобными словами – их оправдали, разобрались и выпустили, власти города быстро нашли настоящих виновных, надо радоваться, а не злиться. Сегодня, впервые за последние дни, торжественно открылись все ворота, запертые после покушения. Город возвращался к прежней жизни, хотел верить в прежнюю жизнь. И Кимене, которая медленно шла по давно знакомым улицам, казалось, что только она понимает – прежней жизни уже не вернуть.
Ближе к вечеру она затаилась поблизости от тюремного замка. Стихал городской шум, над крышами заалел закат. Кимена вытащила из-под одежды стилет, который она каким-то чудом сумела найти и вернуть себе. Закатное небо отразилось в тонком клинке и Кимене показалось, что он уже обагрён кровью. Она прижала клинок к губам и поцеловала рукоять в форме летящей голубки. Губы всё ещё дрожали – она до сих пор не могла забыть, как сегодня днём градоправитель во всеуслышание объявил на главной площади, что Эдер Хилардан призналась в своём преступлении и будет предана суду, а Таниэл Корвилл, показавший себя верным слугой города, назначен капитаном роты мушкетёров. Лжец! Подлый лжец! С каким удовольствием Кимена вонзила бы стилет ему в глотку! Но она задушила мысли о мести. Месть не так важна, как надежда. Она не допустит, чтобы её госпожа поднялась на эшафот. Она вытащит её из этой тюрьмы, чего бы ей это ни стоило.