Слезы Чёрной речки

Дядька Иван умолк. В его глазах было сожаление, но не злость.

В какой-то миг Андрею показалось, что на глазах у старого человека появились слезы. Однако, стараясь не показывать своей слабости, Иван, тяжело посмотрев на Андрея, продолжал:

— Шли долго, целый месяц. Не хватило ума, надо было переваливать за кордон и идти в Монголию. Так тогда многие делали, спасаясь от «красной напасти». Но что же, родина дороже! Русская земля — своя кровь и плоть! Уйти за пределы Сибири — значит продать родину... Пришли на море-Байкал. Думали, что там будет лучше. Но нет, везде кровь рекой лилась. Сын отца убивал, брат — брата... Первое время в тайге, староверческом скиту приют нашли: пять лет без греха прожили. Но и там новая власть застала. Скит сожгли, многих из староверов за неподчинение расстреляли. Тогда никакой власти не было: человек человеку зверь! Убивали за малую оплошность. От моего рода осталось только пять человек. Остальные либо биты, либо сосланы... Вот так вот... На прошлой неделе заходил в Тартаяк. Но не на глаза — со стороны, как зверь, посмотрел. Наш монитор работает, мужики золото моют. Обидно, а ничего не поделаешь... Под старость лет вот решил родных навестить, все-таки в Чибижеке у меня сестра и братья сродные остались. Может быть, слыхивал фамилию такую, Ч — вы?

— Как же! — радостно воскликнул Андрей. — Слышал. Они и сейчас на Крестовоздвиженском прииске живут. Так это в честь вашего рода улицу назвали?

— Так это, да! Наш род к концу прошлого века насчитывал более восьмидесяти душ!

— А ныне есть кто в живых?

— Да, наверное, две-три семьи осталось...

— А почему ты так говоришь, дядя Ваня, повидаться бы? Что, помирать собрался? — с интересом спросил Леха.

— Кто его знает — жизнь коротка! Смерть всегда застать может. И тогда, когда ты ее меньше всего ожидаешь... — задумчиво, с грустью в голосе ответил Иван.

— Ну, тебе-то еще рано! Ты еще молодой!

— Ой ли? Это только кажется! — с улыбкой проговорил Иван.

— А сколько тебе лет-то, если не секрет?

— Так вот подсчитай, сколько будет с шестьдесят первого. — Андрей и Леха пораженно переглянулись и от удивления открыли рты.

— Не может быть! Восемьдесят лет?! Не может такого быть!

— Хочешь верь, хочешь не верь! Мои годы всегда со мной!

— Как же ты в такие-то годы... один... по тайге ходишь?

— А что такого? Тайга для меня — дом родной! Она и кормит, и лечит, и путь-дорогу указывает. Она сама скажет, когда дома сидеть. Тайга любит сильных и здоровых! А ежели она меня пока голубит — значит, ходить можно!

— И давно ли ты, дядя Иван, вот так ходишь? Когда из дома вышел?

— Из дома-то? Так вот, почитай, как подснежник расцвел, так и пошел! — равнодушно ответил Иван и подкинул в костер полено.

У костра надолго воцарилось молчание. Парни с восхищением смотрели на Ивана. А он налил себе еще одну кружку и продолжил разговор:

— И как там сейчас в Чибижеке-то? Хороша ли жизнь? Много ли народу проживает?

— Людей-то? — переспросил Андрей. — А кто его знает! Может, тыща, может две. А может, и все десять! Лоточники с самого утра по реке сидят. В глазах пестрит! И мужики, и бабы — все моют золото. Но золотишка по руслу мало осталось. Если старатель в день один грамм отмоет — сам царь государь! Неделю живет беззаботно. Золото меняют в золотоскупке на боны.

Боны — это карточки такие, отпечатанные на станках, где и деньги печатают. Один бон — тридцать рублей. Только на рубли в Чибижеке ничего не купишь и не продашь! Хитро придумано: хочешь жить — мой золото! А на боны можно купить все, начиная с крупы и кончая хорошей обувью. На один бон можно ночь в ресторане отгулять. Ресторан на Безымянке давно отстроили. Магазины на всех приисках. Золотоскупки — тоже на каждом прииске. Две хлебопекарни. Одна на Понуре, вторая на Безымянке. Только вот с хлебом тяжело. Выдают по норме, четыреста грамм на рот. Муки недостать. Муку дают только охотникам, как поощрение. За одного добытого соболя — двадцать пять килограмм. Но так как соболей сдают в Ольховке, то и за мукой надо топать в Ольховку. Так-то ничего, жизнь понемногу налаживается. Те, кто работает на шурфах да на хорошей жиле, шикуют. Всю зиму в собачьих дохах пьяные по улицам под гармошку пляшут. Ну а те, кто на золото не попал, лапу сосут. Переселенцев много. Из колхозов бегут, говорят, что продотряды все зерно подчистую выгребают, жрать нечего. А тут как-никак за пару дней грамм золота отмыть можно. Ну а те, кто за соболем бегает, вообще золото не моют. За пару аскыров «купцы» такую цену дают — год на кровати лежи, ничего не делай, плюй в потолок и все равно сыт будешь. Мы с тятей в прошлом году за три месяца девять соболей обметали, так коня и корову купили. И продуктами семью на год обеспечили. Только вот с каждым годом соболей все меньше и меньше. Не знаю, как будет дальше, наверное, скоро всех выловят. Охотников с каждым годом все больше и больше, а обмет — сто процентов гарантии. Проловов не бывает...

Дядька Иван задумчиво подтвердил: