— Нет. Я не ольховский. И то, что ты меня в Чибижеке не видел, тоже верно. Однако родился и вырос я здесь, в поселке. Род наш — старый, можно сказать, древний. Предки в эти края пришли еще при матушке Екатерине. Мой прадед такие самородки отмывал — как шишки кедровые! В те времена в Чибижеке много золота было, очень много! Дед говорил, что с лотка по три-четыре «таракана» отмывали. Но счастья от этого не было. Купцы все за бесценок скупали. А потом, как в тридцать седьмом государь Николашка издал указ о частном землепользовании, так они и вовсе обнаглели! Все фартовые участки застолбили, а нас — в рабы. Только за Петром Подсосовым тридцать шесть приисков числилось! Так у него была мода — своим детям на Рождество золотые прииски дарить. А дочек у него было три: Екатерина, Лизавета и Анна. Еще сын был, но сейчас не упомню, как звали. Вообще Подсосовых было много. В Минусинске жили, купечеством занимались. Говорили, что Подсосовых в городе целая улица была. А улица та — из конца в конец города. Только никто тех Подсосовых в Чибижеке не видал. Вместо них — полномочные да управляющие. Так вот я к чему свой разговор веда: не было никогда простому мужику счастья в жизни, наверное, и не будет!
Дядька Иван хлебнул из своей кружки. Глаза его засветились печалью и скорбью от несправедливости, испытанной за жизнь. По всей вероятности, желая высказать первому встречному накопившуюся в душе боль, поговорить с человеком после долгих дней скитаний по тайге, он с живостью продолжил: