Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Итак, в историческом секторе российского познавательного комплекса перед революцией сложилась весьма любопытная ситуация: на одном конце русско-еврейской радуги, в русском пункте, еврейское историческое сознание заимело теоретические контуры новой небесно-исторической доктрины, по Бердяеву (имеющей значение, естественно, и для собственно русской истории), а на противоположном конце, в еврейском пункте, эта же концепция готова была приобрести вид практической модели, по Дубнову. Соединение подобных познавательных антиподов всегда реактивно и приводило к фундаментальным потрясениям мысли или же к переломным моментам на всех уровнях ноуменального творчества, но в российских условиях этого не произошло: революционный тайфун разметал все хрупкие сооружения мысли. Всегда и везде революционный деструктивизм больнее всего бил по историческому сознанию общества, заменяя «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» оглушительным патриотизмом (именно соловьевским «ура-патриотизмом»), под которым, однако, скрываются жесткие и жестокие акты сиюминутной целесообразности. В данном конкретном случае пораженными оказались не успевшие воссоединиться русская идея, с одной стороны, и еврейское историческое сознание, с другой, и как раз это обстоятельство затушевало и зашифровало глубинную их спородненность в сионистской вариации.

2. Анатомия сионизма

Русское еврейство уже только фактом существования в ранге самостоятельного общественного элемента российского бытия, невзирая на гражданское и правовое притеснение и вопреки всем прочим ограничениям, а нередко благодаря им, знаменует собой истину величайшего значения для всего еврейства: русское еврейство стало объективацией развития еврейского духа в условиях галута. Именно развитие, а отнюдь не только сохранение, составляет suprema lex (высший закон) русского еврейства, а высшее достижение галутного еврейства — новый образ его носителя приобрело в среде российских евреев статус системообразующего признака. В русском еврействе эта кентаврообразная фигура стала центром притяжения еврейских индивидов и обусловила перевод еврейской совокупности на территории Российской империи в консолидированную формацию — компонент русского общества. При подобных условиях еврейское развитие, обладая таким активным субъектом-носителем, как новый тип галутного еврея, неизбежно и необходимо должно привести к качественной новации духа, что и произошло посредством преобразования вековечной тяги к Сиону (или гена Иерусалима) в сионистскую идею, которая дала сионистское сознание, вызревшее, в свою очередь, в высшую форму еврейского исторического сознания — сионистское воззрение. В реальной действительности это последнее породило сионизм со всяческими социально-идеологическими и популистско-политическими оттенками и течениями. Таким образом, сионизм вовсе не является только мировоззренческой категорией, а включает в себя на правах составных элементов равноценные, но не однозначные, духовные параметры: сионистские идею, сознание и воззрение, а в общем говоря, сионизм конденсируется вокруг духовного центра. Из этого вытекает то, что требует утверждения в качестве исходной аксиомы сионизма: сионизм принадлежит к разряду духовных явлений и это свойство прослеживается в ядерной основе всех его модификаций — религиозного, духовного (культурологического), политического или социалистического. Важность аксиомы заключена в том, что она удостоверяет сугубо внутриеврейский динамический источник сионистского процесса и им служат духовные константы еврейской личности — тяга к Сиону и ген Иерусалима. Все прочие воздействия, имеющие внешнюю природу, и, прежде всего, антисемитские акции либо государственные притеснения, играют роль катализатора или спускового крючка, регулирующие интенсивную сторону сионистского возбуждения. Сионизм возник бы и при отсутствии антисемитизма, ибо есть плоть от плоти еврейского духостояния, взятого в динамическом порядке своего исторического сознания, только в процессе духовного развития европейского галута.