Любая духовная динамика, во всяком случае, такая активная, как еврейская, неизбежно раскрывается в творчество
как состояние развивающегося духа, а потому сионизм, являя собой духовный агрегат из ряда слагаемых параметров, функционально есть не что иное, как механизм творческого воспроизводства духовных ценностей, только созидание культуры. Культурное творчество служит генеральным предназначением сионизма уже в силу того, что в его основе заложены индивидуалистские атрибуты отдельной еврейской особи (тяга к Сиону и ген Иерусалима), которые приводят в собственном творчестве неизменно к культу личности, а в общем выражении и к культуре личности. (Богопостижение в этом процессе мыслится С. Л. Франком предельным актом человеческой духовной способности и высшим результатом культуротворчества индивида. Сионизм вливается в это учение как его онтологический фрагмент). Итак, сионизм характеризуется как стадия исторического развития еврейского духа в условиях галута, с одной генетической стороны, а в другом познавательном плане выступает в качестве механизма по производству культурных ценностей. Такова идеальная схема исходной аксиомы сионизма, опосредующей то, что сионизм всецело принадлежит еврейской внутренности и восходит к самым началам еврейского сознания. Противоположным смыслом насыщено мнение Вальтера Лакера, который начинает родословную сионизма с Французской революции, а заканчивает моментом провозглашения государства Израиль (2000, с. 7). В. Лакер понимает под сионизмом только то политическое движение, истоки которого помещаются в работе Теодора Герцля «Judenstaat» («Еврейское государство») и предпосылки которого располагаются за пределами духовного еврейского мира — Французская революция, антисемитская идеология и динамика, явления эмансипации и ассимиляции. В лице политического сионизма В. Лакер основательно характеризует еврейское течение, которое выпадает из лона означенной исходной аксиомы и различия здесь располагаются на принципиальном этаже: если сионизм, согласно данной аксиомы, называется внутриеврейским, ибо доминирующая роль тут принадлежит имманентным брожениям еврейской души вокруг собственных переживаний о Сионе и Иерусалиме, то политический сионизм, культивируемый В. Лакером, опирается и генерируется внешними активами, а потому должен называться внешнеевреиским сионизмом. Итак, сионизм, взятый как особое явление галутной действительности, дифференцируется на два главные класса: один, данный по определению Л. Шестова как философский
(внутриеврейский) сионизм, и другой — политический (внешнееврейский) сионизм. Смысл исходной аксиомы сионизма тут выходит далеко за пределы умозрительного критерия, ибо приобретает значение исторического признака: в русской еврейской формации сионизм имеет себя как философский par excellence (по преимуществу), а в европейском еврейском доме сионизм — политический, также par excellence; если в первом случае доминирует подсознательное архетипическое откровение Иерусалима, то во втором случае царствует зрелое размышление о Палестине; если философский сионизм, выросший из недр еврейского чрева, стимулирует развитие этого естества, условием которого спонтанно и самозванно становится Земля Обетованная, то политический сионизм, опосредующий внешние импульсы, ратует за сохранение еврейского богатства, он не слышит голос Иерусалима и для него безразлично место захоронения (вполне серьезно речь шла об Аргентине, Уганде и Кипре). О глубоком, на уровне идеологического, разногласии между этими двумя классами сионизма свидетельствует В. Лакер, реферируя выступление одного из многочисленных сторонников политического сионизма в Германии — Рафаэла Ловенфелса (1893): «Ловенфелс утверждал, что каждый, кто до сих пор вспоминает в своих молитвах старый призыв „На следующий год — в Иерусалиме“, может следовать велениям своего сердца. Но ни один образованный еврей не пожелает променять возлюбленную родину на другую страну — пусть даже там в незапамятные времена и жили его предки. И эти слова выражали убеждение не отдельной личности, а очень многих евреев» (2000, с. 52).