Слёзы мира и еврейская духовность (философская месса)

Наплыв евреев в русскую революцию был обусловлен, однако, не стремлением усилить реальную разрушительную мощь революции в российских условиях, а, напротив, желанием романтизировать и облагородить гримасу русского революционного потрясения, ибо они (евреи) чувствовали себя более способными по этой части, чем их русские со-общники. Но великая сумятица, захватившая еврейскую среду при наступлении революционной ситуации в России, воспрепятствовала появлению индивидуальной личности (еврейского пророка), какая могла бы раскрыть еврейский смысл этой ситуации и показать сугубо еврейскую роль в русской революции, а потому собственно еврейские импульсы были растоптаны грубым ходом стихийного деструктивизма революции. Реальное осознание этого обстоятельства случилось на русской стороне, — иначе ничем нельзя объяснить феномен русского общественного мнения в начале XX века, который не только не истолковывается академической историографией, но даже фактически не замечается ею в исторической действительности. Феномен, о котором идет речь, связан с организованным отпором русских духовных деятелей антисемитизму царских властей, когда они избрали русских евреев своими внутренними врагами. Этот феномен, в свою очередь, является первым практическим результатом русско-еврейской культурной сублимации, воплотившимся в русское общественное мнение,

Антисемитизм поразил все страны обитания евреев, входя в той или иной пропорции в стратегию каждой государственной доктрины; на карте мира нет государства, которое не внесло бы в общую контраеврейскую картину собственный антисемитский штрих. Но на планете нет страны, где общественное противостояние антисемитизму вылилось в самозначимую гражданскую цель, как в России того времени, где в этом коловращении были задействованы лучшие интеллектуальные силы и где «еврейский вопрос» впервые был поставлен как особая проблема, связанная с общим развитием общества и истории (по словам главы русского эстетизма Д. С. Мережковского, «еврейский вопрос — это русский вопрос»), а антисемитизм публично объявлен актом дремучего бескультурья. О. Будницкий писал: «Антисемитизм отнюдь не был свойствен большинству политизированной русской интеллигенции. То же дело Бейлиса, которое стало своеобразной лакмусовой бумажкой на национальную терпимость и подлинный демократизм, продемонстрировало прежде всего лучшие черты русской интеллигенции. Василий Маклаков, чья речь на процессе сыграла решающую роль в оправдании Бейлиса, очень точно назвал это дело „спасительным предостережением“, хотя вовсе не был юдофилом» (1999, с. 6). Данный интеллигентный контингент по преимуществу не являлся профессионально революционным, а находился в оппозиции к царскому режиму, но поскольку свержение царского самодержавия составляло генеральную задачу русской революции, то интеллигенция не скрывала своего сочувствия к революционным кругам. А в еврейском вопросе эта часть русской интеллигенции протестовала не только против унижения еврея как человека, но, главное, против угнетения еврея как еврея. И обращаясь в этом к евреям-революционерам, она адресовалась к глубинным еврейским средствам облагораживания революционного бесовства, на что не были способны темные народные массы, призванные в революцию большевиками. Максим Горький, один из ярких представителей этого интеллигентного пласта, извещал: «Старые, крепкие дрожжи человечества, евреи всегда возвышали дух его, внося в мир беспокойные, благородные мысли, возбуждая в людях стремление к лучшему». Именно функция «стремления к лучшему» спонтанно числилась русскими духовниками за евреями в революционном деле, а феноменальность и парадоксальность русского общественного мнения в еврейской теме сказалась прежде всего в том, что противостояние антисемитизму тут приобрело организованный вид, что целиком отсутствовало в европейских условиях.