Слезы пустыни

Выйдя из спальни, Малайка с широкой улыбкой обняла меня. Извинившись за отсутствие комнаты для гостей, она указала на детскую и предложила разделить кровать с их старшей дочерью. Остальные дети лягут на второй.

Кто-то из детей позвал соседских ребятишек, и они прибежали посмотреть на гостью. Вопросы посыпались с удвоенной силой. Малайка поспешно объяснила, что я ее младшая сестра, которая приехала присматривать за детьми.

После обеда я помогала хозяйским ребятишкам с уроками. Проверяя задачки, правописание и грамматику, я заметила, что Малайка внимательно приглядывается ко мне. Как только дети были уложены, Абдул, Малайка и я сели смотреть телевизор. Транслировалась только какая-то спортивная программа. Абдул сидел как приклеенный, но нам с Малайкой было скучно. Она повернулась ко мне; я поняла, что ей хочется поболтать.

— Ты такая умная, — заметила она. — Я видела тебя с детьми… Где ты всему этому научилась? В университете?

— Не совсем, — ответила я. — Просто я хорошо успевала в школе.

— Так ты работала учительницей? Я ведь вижу, что ты образованная. Одной школы для этого мало.

Я покачала головой:

— Нет, я не учительница. Просто у меня способности к математике. Передались от бабушки.

Малайка улыбнулась:

— Я знаю, что ты образованная. Почему такой образованный человек, как ты, должен бежать?

— Ну, иногда приходится скрываться от неприятностей…

Она взволнованно схватила меня за руку:

— Ты бежишь от семьи, да? Тебя пытались выдать за какого-нибудь мерзкого старика? Расскажи!

— Нет, тут другое. Мне нужно уехать из Судана, вот и все.

Разочарованная, Малайка отодвинулась. Я не винила ее за любопытство. Я понимала, что ей хотелось подружиться. Ей хотелось привнести в свою жизнь немного ярких красок; история женщины в бегах как нельзя лучше могла послужить этой цели. Но я не собиралась раскрывать ей душу. Ее мужу я рассказала ровно столько, сколько сочла нужным. Больше всего я опасалась, что, если открою им всю правду, они так перепугаются, что сдадут меня властям. Может быть, Абдул хороший и храбрый человек, но его жену я знала недостаточно и не могла судить о ней.

Я прожила у них в доме восемь недель, почти не выходя за дверь, боясь показаться на людях. Абдул говорил: чем меньше народу знает, что я здесь, тем лучше. Время я проводила, помогая Малайке с уборкой и присматривая за пятилетней малышкой Мэйэ. Я чувствовала, что Малайке нравится мое общество. Я вела себя дружелюбно, не сидела сложа руки, и ей было с кем поговорить. Но мне это претило. Мне было скучно и одиноко, и я жила в неопределенности. И каждый день мне приходилось преодолевать страх.

Через день Малайка выходила за покупками. Оставаясь в доме одна, я возвращалась мыслями к семье, погибшему отцу и нашей оскверненной деревне. Я думала о матери и сестре. Где-то они теперь? Насколько там безопасно? Я думала о братьях, которые сражались на стороне повстанцев. Наша семья была разрознена и разбросана по всему Судану, и мы ничего не знали друг о друге. Как же дошло до такого, спрашивала я себя. Как это могло случиться?

Вернувшись, Малайка заставала меня в слезах. Она обнимала меня и просила рассказать, в чем дело, умоляла открыться ей, относиться к ней как к сестре. Но я не могла. Они с мужем были добры ко мне, но я опасалась, что, услышав о войне, пытках, изнасиловании, о том, что меня ищут полиция и солдаты, они отвернутся от меня. Я не могла пойти на такой риск и потому позволяла Малайке пребывать в убеждении, что бегу от принудительного брака.

Месяца через два после того, как я поселилась у них, Абдул привел домой человека лет тридцати, арабской внешности — того самого агента, которому предстояло организовать мой побег. С самого начала он инстинктивно не понравился мне. Он сказал, что его услуги обойдутся мне в восемь миллионов суданских фунтов. Я ответила, что у меня есть только два миллиона наличными, но имеется кое-какое золото. При упоминании о золоте его глаза загорелись. Он с радостью продаст для меня мое золото, сказал он, а затем посмотрим, сколько наберется.

Я знала, что он взялся за это дело только из-за денег. Но чего мне было ожидать — еще одного хорошего человека? Такого, как Абдул? Я показала агенту наши семейные драгоценности. Золото бабушки, золото мамы, моей сестры и мое собственное. Большой бабушкин браслет и три ее кольца с рубинами. Ее великолепную агади — традиционную загавскую цепь, древнее золото нашего племени. Агент созерцал сокровища, жадно потирая руки.

Ему нужно все это, сказал он. Все это. И даже тогда еще может оказаться недостаточно. На мгновение я заупрямилась. Так много воспоминаний, так много семейного было связано с этой сверкающей красотой. Но потом я подумала: для чего мне драгоценности здесь, в Судане, где я нахожусь на положении смертницы? Мне захотелось оставить себе только одно крупное кольцо, которое особенно любила бабуля Сумах. Возьмите всё, сказала я, но кольцо я не отдам. Но мне нужно все это, ответил агент. В конце концов я сдалась, рассталась даже с четырьмя прелестными браслетами — отцовским подарком к свадьбе.