Слезы темной воды

– Есть вещи, которые я сейчас не могу рассказать, – произнес он. – Но скажу честно: меня не удовлетворяет то, что нам известно. Там что-то случилось. То, что могут объяснить только те, кто там находился.

В ее глазах блеснули слезы.

– Вы имеете в виду Квентина?

Пол почувствовал опасность в этом вопросе, яму, провалившись в которую, она бы с головой ушла в самобичевание. Он осторожно обошел ее стороной:

– Там были и другие.

Она поерзала на кресле, явно испытывая душевную боль.

– Вы раньше теряли заложников?

– Троих, – сказал он. – Я могу назвать вам их имена, сказать, как они выглядели, кем были их родственники. Я живу с ними каждый день.

– Это всегда происходило одинаково?

Он ответил на ее невысказанный вопрос:

– В остальных случаях похитители был джихадистами. Они хотели сделать заявление. Этот случай другой. Я не думаю, что идеология здесь имеет какое-то значение.

Она встала с кресла, подошла к окну и устремила взгляд на двор. Несколько секунд прошли в молчании, потом она снова обратилась к нему:

– Почему его представляет ваша сестра?

– Потому что я ее об этом попросил, – не кривя душой, ответил он.

– Зачем? – мягко спросила Ванесса.

Это был второй неизбежный вопрос, и Пол дал откровенный ответ:

– Я не могу передать, как ужасно я себя чувствую после того, что там случилось. Вы заслуживаете того, чтобы справедливость восторжествовала. Что бы ни сделал Исмаил, он должен быть за это наказан. Это работа правительства. Но в системе есть изъяны. Люди у власти, даже хорошие люди, иногда свою гордость ставят выше правды. Кто-то должен проследить, чтобы такого не произошло. Для этого и нужна Меган.

Лицо Ванессы было воплощением вымученной вежливости.

– Думаю, я могу это принять, – сказала она и добавила, заканчивая разговор: – Я благодарна вам, что вы приехали в такую даль. Спасибо, что привезли шкатулку.

– Не стоит, – ответил Пол, направляясь с ней к двери.

Ему хотелось спросить о Квентине, но он чувствовал, что сейчас не то время, что это слишком животрепещущая тема для такой нервной минуты, и в конце концов решил позвонить Мэри Паттерсон.

И тут он заметил рояль в углу комнаты. Пол остановился.

– Это «Безендорфер». Я такие только в концертных залах видел.

– Да, – с удивлением подтвердила она. – Вы играете?

Он кивнул и подошел к инструменту, восхищаясь его совершенством. На подставке стояли ноты. Это был Ноктюрн Ми-минор, сочинение 9 № 2 Шопена.

– Это одно из самых красивых произведений для фортепиано из всех когда-либо написанных, – сказал он с легкой улыбкой. – Когда я его играю, мне все время начинает казаться, что оно попало к нам из какого-то другого мира.

Он посмотрел на Ванессу и опешил, увидев ее лицо. Вся ее настороженность исчезла. Она стояла и смотрела на него, пока молчание не сделалось неловким. А потом она произнесла слова, которых он от нее ожидал меньше всего:

– Не сыграете для меня? Мне очень хочется снова его услышать.

Минуту он не двигался, просто смотрел на нее, сбитый с толку вскипевшими в нем чувствами. Дело было не в самой просьбе, какой бы трогательной она ни была. Дело было в тоне, которым она ее произнесла, в нежности ее голоса, в том, как на ее лицо падал свет, снимая с него вуаль боли и обнажая ее женственность. Он оказался не готов к той красоте, которая открылась ему. Ему не хотелось отводить от нее взгляд.

– Почту за честь, – наконец промолвил он.

Он сел на банкетку и расставил руки над клавишами. К своему великому изумлению, Пол почувствовал, что они дрожат. Он уже и забыл, когда в последний раз нервничал. Это из-за рояля? Из-за ноктюрна? Из-за того, как Ванесса на него смотрела? Он закрыл глаза и забыл обо всем, как в детстве учила его мать. Это был ее дар ему, его алхимический инструмент, эти восемьдесят восемь нот, которые превращают свинец этого мира в крупицы золота. Фортепиано было его спасением в самые мрачные дни после убийств. Оно говорило за него, когда у него не было слов.

Он положил пальцы на клавиши и начал играть. Ноктюрн, как всегда, подхватил и понес его, наполняя ощущением полета сквозь облака и полной свободы. Но «Безендорфер» не был пассивным партнером. Он придавал кристальную чистоту регистру, невесомую легкость самому действу – особенно в трелях и пассажах, – что возвышало исполнение до совершенно нового уровня. Четыре минуты он словно находился в другом, идеальном мире, где Дэниел Паркер был жив, а Квентин здоров, где сердце Ванессы не было разбито на тысячу осколков, а Меган не уничтожала себя, чтобы спасти своих клиентов от судьбы Кайла, где он не был таким одиноким, неудачником во всем самом важном.

Сыграв последнюю ноту, он открыл глаза и увидел, что Ванесса плачет. А потом он увидел то, от чего у него захватило дух. Рядом с ней стоял Квентин. Он тоже наблюдал за исполнением. Пол никогда не видел парня вблизи. У него был материнский вздернутый нос и округлый подбородок, глаза той же формы, но волосы темнее, а радужные оболочки не зеленые, а карие. Он, слегка прихрамывая, подошел к роялю и положил руки на крышку.