Слезы темной воды

Необрезанная Ясмин для Сомали была редкостью. Но она видела изображения зашитой вагины в медицинских книгах матери. В ее представлении жестокость этой практики могла сравниться разве что с ее бессмысленностью. Обрезание не приносило женскому здоровью никакой пользы, но было чревато многочисленными бедами – кровотечением, инфекциями, нагноением, блокировкой мочеиспускательного канала, осложнениями при менструации – и имело катастрофические социальные последствия. Этот обычай отнимал больше женских жизней, чем война. После семнадцати лет, проведенных в доме матери, Ясмин возненавидела его почти так же, как сама Хадиджа, хотя и не совсем – Хадиджа была обрезана.

Когда солнце поднялось над подоконниками, осветив мрачную сцену в гостиной, Ясмин набралась мужества, чтобы бросить вызов Джамаад.

– Ей нужен врач, – сказала она, стараясь сохранять уважительный тон. – Ребенок застрял в родовом канале.

Джамаад недовольно нахмурилась:

– Что ты знаешь о родах? Я родила четверых, и всех у себя дома. Тебе нужно не волноваться, а молиться. Ведешь себя, как кафир – неверующая.

Ясмин ощетинилась. Ничто ее не раздражало так, как невежество, маскирующееся под мудрость.

– Для чего мы живем в доме, если не для того, чтобы прятаться от жары и от ветра? Для чего мы запираем двери, если не для того, чтобы защититься от воров? Бог не делает все эти вещи для нас. Он дает нам разум, чтобы мы сами могли их совершать.

– Замолчи, глупая девчонка! – прикрикнула на нее Джамаад. – Ты говоришь о том, чего не понимаешь.

Ясмин повернулась к Фиидо и увидела страх в глазах повитухи. В деревне Джамаад считалась кем-то вроде королевы. Но Ясмин была женой Наджиба, и это давало ей привилегии, которых не было у Джамаад. Она посмотрела на Фатуму, скорчившуюся на окровавленном матраце, и злость в ней закипела с новой силой.

– Ей нужна медицинская помощь! – воскликнула она. – Прошло уже почти три дня, а ребенок еще не показался. Это ребенок Наджиба. Что он подумает, когда я ему скажу, что ты заставила мучиться его жену и сына?

Эти слова Ясмин достигли цели. Джамаад моргнула, на лице ее появилось раболепное выражение.

– Зачем? Не надо ему ничего такого говорить. Мы позаботимся о Фатуме, иншалла. – Она повернулась к Фиидо: – Зови Джилу. Повезем ее в больницу в Марере. За бензин я ему заплачу.

Повитуха кивнула и достала телефон. Через десять минут Джила, единственный в селе, кто мог себе позволить внедорожник, заехал на своем потрепанном «Ленд-Крузере» во двор и открыл заднюю дверь. Джамаад, Фиидо и Ясмин подняли Фатуму на матраце и погрузили ее в машину. Джамаад села на переднее сиденье, а Фиидо и Ясмин забрались на заднее, прихватив канистру с водой и несколько полотенец.

Сто двадцать километров до Марере показались им почти такими же нескончаемыми, как сами роды. Дорога была немногим лучше верблюжьей тропы, и без кондиционера «Ленд-Крузер» на солнце превратился в настоящую печь. Ясмин помогала Фиидо смачивать кожу Фатумы водой, губы ее шевелились в беззвучной молитве: «Всевышний, дарующий смех и слезы, создавший мужчин и женщин, обещавший второе сотворение, воскресение праведных, пожалуйста, даруй в этот день Фатуме и ребенку жизнь, а не смерть».

Однако Всевышний, похоже, не услышал ее призывов. Когда они пересекли реку в нескольких километрах севернее города Джилиб, она уже с трудом находила пульс Фатумы. Глаза ее были закрыты, пальцы были безвольными и мягкими, как увядшие цветы. Фиидо велела Джиле прибавить скорости, но ехать быстрее было слишком рискованно. В отчаянии Ясмин растянулась на полу трясущегося пикапа и сжала руку Фатумы, нашептывая слова Корана ей на ухо и умоляя ее жить. Но Фатума не отвечала. Она лежала, безжизненная, как тряпичная кукла, и не дышала.

Наконец они остановились перед больницей. Джамаад выпрыгнула из машины, побежала в здание и вернулась через минуту с сомалийкой в оранжевой абайе и очках – врачом, догадалась Ясмин. Джила распахнул заднюю дверь машины, они все вместе подняли Фатуму и понесли ее в больницу. Там врач позвала нескольких медсестер, они переложили Фатуму на каталку и быстро повезли ее в операционную. Джамаад ринулась было с ними, но одна из медсестер остановила ее и отправила в комнату ожидания.

Ясмин пошла туда с нею и Джилой, чувствуя во рту горький вкус страха. Она знала, чем все закончится, теперь уже это было неизбежно. Внутри у нее все клокотало от гнева на Джамаад за ее гордость и на Фиидо за ее страх. Они обе были в ответе за то, что случится с Фатумой, как и тот, кто ее обрезал в детстве. Однако поиск виновных тревожил ее меньше, чем скорое возвращение Наджиба. Он должен был приехать со дня на день и ожидал увидеть первенца. Было бы непросто предъявить ему дочь – о том, что у него родится дочь, он и думать не хотел, – но мертворожденного ребенка… Он обезумеет от ярости. Достанется, конечно, и Джамаад, но только на словах. Всей своей тяжестью его бешенство падет на Ясмин.

Вскоре из операционной вышла врач, в глазах ее стояли слезы.