Слияние

Ольга Алифанова Слияние

Сегодня у меня юбилей, мне пятьдесят. Серьёзная дата, что и говорить… На свой полтинник хотя бы могу сказать, что я успешный художник. Нескромно звучит, понимаю, но… как есть. Сотни написанных картин, многочисленные выставки, победы. Есть и своя художественная школа для молодых талантов, особенная школа, в ней раскрывается потенциал каждого, кто сюда попадёт.

Люблю своих учеников, каждый из них – луч света, и это не пустые слова. Их картины несут в мир радость, свет, добро, счастье…

Уже давно так не волновался. Сегодня ожидается очень значимое событие – моя самая загадочная и глубокая работа, картина «Слияние», открывает международную выставку в Москве.

Эта картина заставила о себе говорить задолго до открытия выставки. Ценителям живописи хочется соприкоснуться с ней взглядом, почувствовать её излучение, а многие коллекционеры уже мечтают выкупить. Только она не продаётся, и копий с неё не делается. Семнадцать лет эта картина занимала центральное место в моём доме.

Я очень осторожно впускаю в своё пространство новых людей. Но однажды мой друг, музыкант Валера Бичеров, оказался у меня в гостях. Его сразу потянуло к картине. Валера замер и несколько минут молчал не отрывая взгляда. Когда очнулся, сказал, что сам не понимает, что происходило, картина словно примагнитила его. Он ощущал горячие потоки, чувство эйфории, вдохновения и вселенской любви. А на следующий день Валера привёз диск с музыкальной композицией, которую назвал «Слияние». Сказал, что работал всю ночь, ни на что не отвлекаясь, – открылось вдохновение, как никогда. Мне сложно передать словами тот полёт и восторг, что я испытал, слушая музыку…

Через какое-то время меня навестил ещё один друг, поэт Максим Резниченко. У него был тогда не самый простой период жизни. И с Максимом случилось то же самое, когда он увидел картину. Наутро Макс прислал стихотворение, и оно тоже называлось «Слияние». Одна за другой стали складываться новые истории об этой картине как о шедевре, вызывая неподдельный интерес потенциальных посетителей выставки.

И сегодня перед таким грандиозным мероприятием я волнуюсь, приятно волнуюсь, ведь для меня это не просто картина. Это целый этап жизни, история, которую я бережно храню в своём сердце.

Конечно же, будут спрашивать, где и как я работал над этой картиной, откуда бралось вдохновение, и надо что-то говорить… Но разве расскажешь в двух словах? Семнадцать лет прошло, а словно вчера всё это было – помню до мельчайших подробностей…

17 лет ДО…

– Эй, тётя! Ты не офигела! – я прямо взбесился. Сегодня с самого утра не задалось: сначала Марго выбесила, теперь ещё эта…

– Ой, простите! Надо же, мой лист к вашему рисунку краешком прилип.

– Да, прилип! Вы бы свои листы покрепче держали, тётя!

– Вы так забавно меня называете – тётя! – женщина рассмеялась и так по-доброму, проникновенно посмотрела мне прямо в глаза. Я аж замер, меня всего словно током пронзило. – Кстати, я Соня. А как ваше имя?

– Да какая разница?!

– А можно посмотреть вашу работу?

Я аж опешил. Зачем ей это?

– Ну, посмотри. Держи.

– Какой необычный рисунок! Столько красок в нём! Он яркий, насыщенный, но излучает что-то тревожное. Так таинственно заплетается узор, увлекая внимание. И почему-то становится не по себе, неспокойно, волнительно. Я так понимаю, это энергетическая абстракция? Вы сегодня нарисовали?

– Что-о-о? Какая ещё энергетическая абстракция? Кое-кто взбесил меня сегодня, вот и нарисовал, чтобы хоть куда-то свой гнев выплеснуть.

– То есть через картину вы передали негативные чувства?

– Да не думал я об этом!

– А что почувствуют люди, которые будут рассматривать эту работу? Они, получается, будут считывать ваши эмоции, состояние? Какой посыл несёт рисунок? Разрушение? Злость? Негатив?

– Что-о-о?

– Простите меня, – женщина мило улыбнулась и так волнительно, так трогательно продолжала: – Я просто подумала: а что привнесёт в мир этот рисунок? Что мы транслируем, того становится больше. Хотите ли вы, чтобы в мире было больше того, что вы испытывали, когда рисовали это?

– Вопросов у тебя, тётя, слишком много, – я почему-то смутился и убавил тон.

– Ой, простите, что-то я и правда заболталась, вопросы задаю. – Соня собрала листы и уселась на своё место, напоследок ещё сказала: – Добро, которое мы делаем, – наш защитник в вечности. Хорошего вечера.

У неё такой милый голосок. Она как наивный ребёнок, точнее, ангел. На такую даже сложно сердиться. Как только её услышал, сразу всё простил. Она так говорила, словно искренне очень переживала за мою мазню. Можно подумать, что я как-то влияю на мир своим художеством. Да кто вообще это увидит, тоже мне, нашла шедевры!

Раньше я её не замечал. Оказывается, эта Соня неподалёку расположилась. Странная женщина. Она мне в матери годится. Хотя нет, помоложе. Думаю, ей за сорок, лет на десять старше меня. А мне ведь сейчас тридцать три. Особенный возраст, сами знаете. Какого чёрта я вообще об этом думаю, какое мне дело?