Слишком доброе сердце. Повесть о Михаиле Михайлове

Мне стала понятной и фраза об олигархии, которую кричало пенсне. В той же книжке «Русского вестника» напечатана статья Каткова «К какой принадлежим мы партии», и в ней премного всяких премудростей. «Истинно прогрессивное направление должно быть в сущности консервативным, — заявляет Катков. — Чем глубже преобразование… тем крепче должно держаться общество тех начал, на которых основано… Вырвите с корнем монархическое начало, оно возвратится в деспотизме диктатуры, уничтожьте естественный аристократический элемент в обществе, место его не останется пусто, оно будет занято или бюрократами, или демагогами, олигархией самого дурного свойства».

Пенсне уловило задачу молодого поколения — вырвать с корнем! — и потому так бесилось. А уж чем и что будет занято, не ему судить, хуже, чем есть, не будет.

Да и что может быть хуже? Добролюбов слишком честен, Михайлов слишком добр, и отсюда следует: для счастливой жизни в России нельзя быть ни честным, ни слишком добрым, надо быть лживым и жестоким, иначе тебе смерть или каторга. Силу добра и правды у нас никак нельзя обнаруживать — забьют, загонят, сгноят. «У нас на Руси силу в пазухе носи».

В «Колоколе» Искандер пишет: «Умейте слушать, как растет трава, и не учите ее колосу, а помогите ему развиться…» Мы распространяем стихи Огарева Михайлову: «Закован в железы с тяжелою цепью, идешь ты, изгнанник, в холодную даль, идешь бесконечною, снежною степью, идешь в рудокопы, на труд и печаль. Иди без унынья, иди без роптанья: твой подвиг прекрасен и святы страданья».

Твой подвиг прекрасен…

На сходке у Антониды Дмитрий Писарев спорил со всеми, доказывая, что в романе Тургенева нет никакого пасквиля, что, если даже Тургенев и хотел Базарова разбить в прах, у него не вышло, и вместо того он отдал ему полную дань справедливого уважения. Базаров умен и тверд, по мнению Писарева. Он не примет случайной оттепели за весну и останется в своей лаборатории до конца дней, если наше общество не изменится к лучшему. Ему возражали: да о какой оттепели можно сейчас говорить, если нас хотят «подморозить, чтобы не сгнили»?! Базаров отвратителен, и даже смерть его не вызывает сочувствия, только боль за бедных стариков родителей.

Появилась замечательная коллекция революционеров России и Европы, в ней портреты всех казненных декабристов, Пугачева, Герцена и Огарева, Михайлова и Чернышевского, а также Орсини, Кошута, Мадзини — всего сорок девять портретов. Пусть я буду пристрастна, но из всей коллекции наиболее выразителен портрет Михайлова, поскольку это даже не портрет, а воспроизведение картины, изображающей момент его заковывания в кандалы. Михайлов сидит в белом покрывале, сзади его стрижет цирюльник, а перед ним стоит кузнец с закатанными рукавами, похожий на палача, тут же лежат кандалы наготове…

Коллекция стоит дорого, 100 рублей, тем не менее многие желают ее иметь и просят раздобыть…

Тайная организация в России есть! На сходке у Антониды, совершенно в узком кругу, Петр Баллод, студент-естественник, рассказал о своей довольно-таки романтической, таинственной встрече в Александровском парке с двумя членами революционного комитета. Они дали ему новую прокламацию и расспрашивали о деятельности самого Баллода. Прокламация называется «Молодая Россия». Вот первые ее слова: «Россия вступает в революционный период своего существования», — а в конце снова обращение к нам: «Помни же, молодежь, что из тебя должны выйти вожаки народа, что ты должна стать во главе движения, что на тебя надеется революционная партия!» «…Собирайтесь почаще, заводите кружки, образуйте тайные общества, с которыми центральный революционный комитет сам постарается войти в сообщение…»

Что-то будет! Мы — накануне!

В апрельской книжке «Современника» напечатаны «Стансы» Томаса Гуда с подписью: Мих. Илецкий! (ставлю восклицательный знак). Это же он, Михаил Ларионович! «Здравствуй, жизнь! теплеет кровь; ожила надежда вновь; черный страх бежит, как тень, от лучей, несущих день…»

Мне придется осторожно вести далее свою повесть, записывать поменьше и не самое главное, а жаль, самое интересное как раз и придется опускать, и оно может забыться. Verba volant, scripta manent. (Слова улетают, записи остаются.)

Необходимость заставляет скрывать имена и события, больше молчать, как молчат теперь многие, как Шелгуновы, например, скрывают все, тем более от меня. Сначала скрывали, что едут, теперь, похоже, скрывают, что отказались ехать.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Мечта сбылась — теплый день середины августа, Михайлов сидит в саду на скамейке, рядом с ним Людмила Петровна, Мишутка бегает среди вишен в сапожках с красными отворотами, а Николай Васильевич, заложив руки за спину, прохаживается перед сидящими и рассказывает о своей дороге сюда, в Нерчинский округ, на золотой прииск, в селение Казаково. Так условились — сначала рассказывают Шелгуновы, а затем Михайлов. И все это явь, а не сон.