Слишком доброе сердце. Повесть о Михаиле Михайлове

— Допустим, господин Михайлов, допустим! — Горянский воодушевился, собеседник заговорил наконец. — Вы вернулись, вы привезли с собой воззвание «К молодому поколению» и распространили его. Костомаров видел у вас это воззвание. Полагаю, что и Шелгуновы видели, вы ведь с ними дружны, кто этого не знает!

«Все отрицать невозможно! Если бы я был один, если бы!..»

— Я действительно привез несколько экземпляров.

— Сколько именно? — Как ни сдержан Горянский, а радости скрыть не мог.

— Но их никто не видел, даже самые близкие мои друзья, уверяю вас.

— Сколько штук вы привезли?

— Штук десять, не больше. Но распространять их не стал. Костомаров действительно видел у меня этот лист, один экземпляр, и, как человек благоразумный, посоветовал мне его уничтожить. Что я и сделал. И никто другой, повторяю вам, листа не видел!

Михайлов вздохнул с облегчением — кажется, он сразу объяснил письмо злополучное, не причинив никому вреда. Не станут они терзать этим письмом Людмилу Петровну.

Михайлов вздохнул, а Горянский потер руки.

— Очень хорошо, господин Михайлов. Это ваше признание касается второго подозрения, а на первое вы ничего не сказали — относительно воззваний к солдатам и к крепостным людям.

— Я не знаю этих воззваний, покажите их мне.

Горянский затруднительно помолчал и сказал:

— Они переданы следственной комиссии, назначенной над студентами.

Ах вот как, значит, над Михайловым одна комиссия, а над студентами другая, его особо выделили.

— Но вы их завтра увидите, — обещал Горянский. «В чем моя ложь, я знаю, но в чем его, мне неведомо.

Неужто вправду ими взята Людмила Петровна?»

Дверь отворилась, просунулась голова гусара с флюсом.

— Федор Иванович, вас просят к графу Петру Андреевичу.

Михайлов надеялся побыть в одиночестве, спокойнее обдумать свое положение, но к нему тут же подошел Путилин, он будто ждал, когда Горянский наконец выйдет. Не подерутся ли эти господа из-за удовольствия общаться с ним? Путилин в черном фраке и тоже со Станиславом на шее. Чего ради они вырядились сегодня, От Станиславов уже в глазах рябит.

— Ведь вы изволите знать Благолюбова? — спросил Путилин, вежливо улыбаясь. — Он ведь в одном с вами журнале участвует.

— Нет, такой не участвует.

— Ах, виноват-с. — Улыбка Путилина стала еще шире. — Я хотел сказать Добролюбова. Его знаете-с? — Выговор у него мягкий, малороссийский, «ехо» вместо «его», улыбка понахальнее, чем у Горянского, видно, склонен придуриваться.

— Добролюбова знаю.

— Вы ведь изволили с ним вместе за границей быть? Вот он к чему клонит — лист привезли вместе.

— Вовсе нет, — с раздражением сказал Михайлов.

— Но с ним там виделись?

— И того нет.

Отрицательные ответы будто забавляли Путилина, он улыбался все шире и благодушнее.

Вернулся Горянский и сказал, что Михайлова ждет граф Петр Андреевич Шувалов. Зашевелились, то никому не нужен, то нарасхват. С Шуваловым он может держаться иначе. Граф поступил не вполне порядочно, сказав в тот раз Михайлову о том, что ему пришлют опросный лист и этим ограничатся. Не прислали и не ограничились, а приволокли его сюда, и вряд ли сия операция обошлась без указаний графа. Разговор с ним 1 сентября, видимо, потерял значение, за прошедшие две недели они кое в чем преуспели. Письмо Костомарова перехвачено подлым путем, и он спросит графа, имеет ли юридическую силу бумага, добытая вот так, нечестно?

Горянский оставил его в приемной Шувалова с дежурным офицером, развязным и молчаливым. Офицер что-то мурлыкал, ковырял в зубах, мычал, вел себя так, будто Михайлов вещь, тумба безглазая. Дежурному мало дела до посетителей, много их тут проходит всяких, Михайлов понимал, но непочтительность офицера казалась ему подчеркнутой, все с тем же намерением — унизить. Раздевая его в каземате, они заодно с одеждой будто содрали с него кожу живьем, и теперь он всем телом ощущает любой пустяк, на который прежде не обратил бы ровно никакого внимания.

Шувалов встретил его неприветливо, красивое лицо его подергивалось. Он молод, моложе Горянского, года тридцать два — тридцать три. Все они здесь молоды, сил много и много натворят дел.

Граф начал без всяких вступлений, притом стоя:

— Вы не хотите сказать, господин Михайлов, той правды, которая нам хорошо известна. Когда вы были у меня, я уже знал вашу виновность, а теперь все окончательно подтвердилось.

— Так почему вы сразу… Но Шувалов прервал его:

— А теперь вы заставляете меня действовать как бы мне и не хотелось. — Видя, что Михайлов не пытается возражать, он заговорил мягче: — Представьте себе, что я разделяю ваши взгляды, я достаточно либеральный человек. Но я еще и честный человек и вынужден действовать так, как меня к тому призывает служба государю. Вы, надеюсь, меня понимаете?

— В чем вы меня подозреваете?

Шувалов повторил Горянского: в провозе из-за границы и в распространении воззвания «К молодому поколению», в написании прокламаций к солдатам и к крепостным людям.

— Они несомненно писаны вашим почерком, это подтвердили четыре сенатских секретаря.