Слишком дружелюбный незнакомец

Франсуа прошел дальше в комнату, она же предпочла остаться настороже у входа.

— Посмотри в ящике.

Она непонимающе покачала головой.

— Который в моем шкафу, — добавил он, указывая на него рукой.

После минутного колебания она безропотно вошла. Стол, где все было аккуратно разложено по местам, выглядел странным диссонансом рядом с хаосом, царящим в остальной комнате. Удостоверившись, что муж держится от нее на приличном расстоянии, Матильда сразу же набросилась на толстую связку бумаг, лежащую отдельно от остальных документов. Она была уверена, что раньше никогда их не видела. Если только сама не сделала все возможное, чтобы их не видеть.

— Читай, Матильда.

Поскольку единственным источником света в комнате была лампочка торшера, Матильде понадобилось некоторое время, чтобы присмотреться к мелкому шрифту. Она разглядела имя дочери на первой странице, сверху: «Камилла Элоиза Вассер». Наскоро пробежав глазами «шапку» документа, она поняла, что перед ней один из отчетов экспертизы, о которой только что говорил Франсуа.

Она прочитала несколько параграфов по диагонали, выхватывая только случайно выбранные формулировки.

Пациентка никогда не демонстрировала ни малейшего признака общительности и не подала ни единого обнадеживающего признака…

Моторика… Спинномозговые рефлексы… Произведено сканирование мозга…

Рекомендуется сократить терапевтические процедуры…

Дальнейшее лечение признать нецелесообразным… Диагноз признать окончательным…

…перевод, являющийся следствием лечебного прогресса, согласован с лечащими врачами…

Затем строчки перемешались у нее перед глазами, будто стадо испуганных муравьев.

— Когда ты захотела уехать в Бретань, мы сильно поспорили. Удалиться на сотни километров от больницы, где находится Камилла, для меня было равносильно тому, чтобы ее бросить. Я знал, что будет невозможно ездить в Париж каждую неделю. Однако в конце концов я сдался. Ради тебя… Потому что я хорошо видел, что жизнь, которую мы ведем, становится невыносимой. Но только потому, что после самой последней экспертизы, несмотря на колебания врачей, я добился, чтобы Камиллу перевели под Ренн, в Монфор-сюр-Ме, в специализированную лечебницу, десятками принимающую пациентов в растительном или полусознательном состоянии.

Франсуа остановился, присаживаясь на край кресла и вытягивая ногу.

— Мне требовалось еще время… даже несмотря на то, что сегодня я сознаю, что это было ошибкой… Мне следовало позволить ей уйти… И не мучить больше мою доченьку…

Совершенно растерявшись, Матильда в последний раз посмотрела на документы, а затем положила их на место.

— Но не мог же ты за столько месяцев ни разу не навестить ее, — с убежденностью в голосе возразила она.

Франсуа тотчас же поднялся на ноги и сделал движение в ее направлении. Казалось, он даже не отдавал себе отчета в опасности, которую представляет собой направленное на него оружие.

— Я навещал ее. Ездил в лечебницу каждую неделю или почти каждую. Ты никогда не сопровождала меня, Матильда. Когда я, вернувшись, пытался заговорить о нашей дочери, ты всегда переводила разговор на другую тему. Затем я замолчал — от усталости и трусости. Судя по всему, ты даже не замечала моих отлучек… По крайней мере, вначале, пока я не понял, что ты намеренно закрываешь на них глаза. Что ты даже не признаешь того, что наша дочь еще жива. Так же, как в упор не видела мейлы и письма, которые мы получали из лечебницы.

— Каждую неделю… — повторила она, пытаясь поверить в реальность этих слов.

— Появление Людовика лишь обострило ситуацию. Я ни за что не хотел, чтобы он поселился у нас… Когда он пришел к нам жить, я начал реже ездить туда. Я наивно полагал, что от его присутствия тебе будет хорошо, что оно положит конец нашему уединению. Но все было как раз наоборот. Я и представить себе не мог, что события повернутся таким образом…

Франсуа протянул к ней руку:

— Дай мне ключ, Матильда. Мы и так сделали достаточно зла. Надо покончить с этой историей. Сейчас мы освободим Людовика… мы оба. Я хочу, чтобы это решение исходило от тебя, я ничего не сделаю против твоей воли. А затем мы позовем мужа Лоренс. Мы расскажем ему правду, всю правду. Тебе помогут, о тебе позаботятся. Потом, когда тебе станет лучше, мы позволим уйти нашей доченьке. Освободим ее от всех страданий.