Слишком дружелюбный незнакомец

«…в данный момент вне зоны действия сети, но если вы хотите оставить сообщение…»

Ее автоответчик. Всего лишь звукозапись.

Матильда не решалась разъединить вызов, а затем решила дождаться короткого гудка в конце сообщения.

Гина бросала на нее вопросительные взгляды, но Матильда в ответ только отрицательно трясла головой.

— Камилла, это мама. Я перед телевизором… Как вы там? Пожалуйста, позвони мне и скажи, что все хорошо. Целую тебя…

Матильда разъединила вызов. Ей было трудно дышать. Ее взгляд блуждал по залу. Толпа вокруг нее казалась все более плотной и гнетущей. Матильде было жарко, слишком жарко, а от сильного запаха кофе сердце начало учащенно биться.

— Мне нужно идти. Надо вернуться в галерею.

Гина схватила ее за руку, как будто хотела поддержать.

— Я иду с тобой!

Бесполезно терять время, объясняя, что сейчас ей хотелось бы побыть одной:

— Ладно.

Чтобы добраться до двери пивной, им пришлось снова протолкнуться через толпу. Оказавшись на улице, Матильда глубоко вдохнула свежий воздух, который ее немного успокоил.

Какая-то парочка, идущая навстречу, нечаянно толкнула ее. Каблуки Матильды заскользили по тротуару, и она сохранила равновесие, схватившись за витрину кафе.

— Все хорошо? Мне очень жаль, — извинилась девушка, наклоняясь к ней.

Не произнеся ни слова, Матильда успокаивающе махнула рукой, чтобы только парочка ушла и оставила ее в покое.

Подняв взгляд, она увидела свое отражение в стекле. Смотреть страшно.

Спустившись с тротуара, Гина ловила такси.

— Матильда, поспеши!

Оторвав руку от стекла, Матильда сделала несколько неуверенных шагов. Короткое облегчение, которое она испытала, моментально испарилось.

В животе у нее была огромная пустота.

В сердце поселилось ужасающее одиночество.

Улица, машины, прохожие… Все, что окружало ее сейчас, стало враждебным. Как если бы знакомый мир вдруг поменялся на совершенно чужой, не дав ей времени ни выйти на старт, ни приспособиться к новым правилам игры.

2

— Спи, спи, не беспокойся… Все пройдет, здесь ты в безопасности…

Матильда говорила тихим голосом, скорее напевая, будто укачивала ребенка. Почти как когда-то — очень давно — она присаживалась на край кровати Камиллы, чтобы успокоить ее перед сном или прогнать ночные кошмары.

Она не могла вспомнить, как поступала в таких случаях ее собственная мать. Тогда в замке еще работала эта молодая русская, Агата — «кормилица», как говорил ее отец, несмотря на то что ее скорее можно было назвать бонной «на все руки». Уж она-то знала колыбельные. Целую кучу. Каждый вечер была новая. Матильда еще помнила по-русски несколько слов, смысл которых едва понимала… Баю-баю-баюшки… Она улыбнулась. Оно так и произносится?

Она осторожно потянула за светло-пепельные волосы и накрутила одну прядь себе на палец. Просто невероятно, как они выросли за два месяца. Таким Людовик ей больше нравился. С коротко стриженными волосами, будто у армейского призывника, он казался ей слишком суровым. В первый раз, когда она его увидела — теперь она могла себе в этом признаться, — она даже испугалась. Туловище, которое, казалось, не знает, что делать с длинными конечностями, тщедушный вид, неловкие манеры, которые он старался скрыть за искусственной вежливостью.

Ее палец легко провел по его щеке, задержался на бледной шее, а потом забрался в маленький треугольник ключицы. Странно, как у него расположена эта косточка, с таким резким наклоном, какая тонкая у него кожа. Интересно, это место имеет какое-то название в анатомии? Она никогда не задавала себе этого вопроса. Надо будет уточнить. Ей всегда нравилось точно называть вещи своими именами.

Его кожа была нежной, Матильда знала, что тело у него почти безволосое. Когда она раздела его, в два приема, то была потрясена этой юношеской кожей, гладкой, почти лишенной растительности, за исключением, конечно, интимных частей тела, темным ручейком на белой коже, стекающим от пупка до низа живота. Его тело не исхудало; нет, ей на ум приходило совсем не это слово: скорее оно было обессиленным, ослабленным, побежденным, будто отступающая армия.

Она не могла долго оставлять Людовика в таком состоянии. Лихорадка не прекращалась. Без сомнения, это из-за его ноги, на которой опухоль так и держалась, несмотря на укол кортизона.

Нет особого риска, что он проснется… Матильда наизусть знала действие всех лекарств, которые велела ему принять. В этой области она добилась неожиданного прогресса. Но теперь ее мучили сомнения. Не слишком ли она увеличила дозировку? Как раз в этом она была не уверена. Возможно, надо будет запомнить на будущее, чтобы избежать ошибок.

Палец Матильды забрался под футболку и продолжил гладить кожу. Мягкая. Как, впрочем, и ее запах. Соленая и древесная нотка, которая еще не стала полностью мужской. С тех пор как он не мылся, этот запах почти исчез, но она иногда внезапно приходила во время его сна, на матрасе, стараясь напрячь обоняние.