Слишком много людей

– Нас интересует ваша вера, а не происхождение. Христианство – мировая религия, для нас несть ни эллина, ни иудея, – строго сказал серафим, воздевая верхнюю пару крыльев.

– Что ж. С церковью у меня не сложились отношения. Но я – человек европейской культуры, и признаю огромную роль христианства в её становлении, – с достоинством ответил он. Этой фразой он обычно отделывался от неприятных вопросов о конфессиональной принадлежности. Для самых упрямых у него была заготовлена ещё одна фраза – «мои отношения с Богом – это моё личное дело». Но он чувствовал, что здесь и сейчас она прозвучала бы несколько нелепо.

– Не морочьте моё сознание, – махнул крылом серафим. – Так вы претендуете на воплощение в Европе, Соединённых Штатах и прочих традиционно христианских странах, или как?

– Разумеется, – академику не понадобилось много времени, чтобы сообразить, что к чему. – Желательно, конечно, в Западную Европу. Особенно Париж мне нравится. В семью образованных людей хотелось бы попасть, – добавил он, чуть поспешно и несколько заискивающе.

– Париж – это растущий центр мирового ислама, – поправил его серафим, – а вы говорили про христианскую культуру. Если хотите в Париже и не у арабов – придётся поискать… Ладно, – он махнул крылом и откуда-то появилась книга в чёрной обложке. Он положил её на другое крыло и принялся листать, сдувая страницу за страницей. – Ну вот… вот… и ещё вот. Три вакансии. В смысле – три походящих зачатия на сегодня.

– То есть как это три? – не понял Сабельзон. – Я вообще-то занимаюсь демографией последние пятьдесят лет. Во Франции низкая рождаемость, как и по всей Европе, но чтобы всего три ребёнка… Тем более, сейчас наметился всплеск, у средней французской матери около одного, и девять десятых, почти двое…

– В основном в семьях иммигрантов, особенно арабов, – серафим поднял крыло. – И у атеистов. У католиков слишком хороший вкус, чтобы делать детей. А остальные вакансии разбирают заранее. Вам могу предложить то, что осталось. Слепая девочка, мальчик-даун, и ребёнок неопределённого гендера, рождённый суррогатной матерью для гейской семьи. Выбирайте.

– А что, нормальных нет? – возмутился академик.

– Всё разобрано на три года вперёд, – развёл крыльями серафим. – Знаете, сколько желающих родиться во Франции? Причём – настоящих потомственных католиков со всеми правами? Советую брать девочку, – добавил он, озабоченно глядя в книгу. – В гейской семье вам будет неуютно.

– Не хочу быть слепым, – решительно заявил академик. – Ну ладно, чёрт с ним… – он сообразил, что чертыхаться при ангеле как-то неправильно, – Бог с ним… – тут академик подумал, что это могут принять за божбу, и снова поправился, – хрен с ним, с Парижем. А может быть, по Лондону что-нибудь есть?

– Сейчас посмотрим… – серафим заглянул в книгу. – По Лондону тяжело. Российские олигархи выкупили половину вакансий для своих людей. Но поищем… Ого! – серафим впился взглядом в страницу. – Абсолютно здоровый мальчик, в традиционной английской семье очень хорошего достатка. Такое улетает на раз. Вы везунчик. Оформляем?

Лев Владиленович чуть было не сказал «да», но торопливость серафима вселила в него некие подозрения.

– А что за семья? – спросил он. – Нет ли каких-то… э-э-э… побочных факторов?

– Семья как семья. Бывает и хуже. Занимаются… дистрибуцией некоторых веществ. Традиционный бизнес, ещё с позапрошлого века.

– Опиаты? – почему-то брякнул академик – видимо, в сознании что-то перещёлкнулось на предыдущую беседу.

Серафим посмотрел на него с уважением.

– Это у вас кармическое зрение прорезается, что-ли? – уважительно сказал он. – Передайте своему куратору поздравления. Ну так берёте?

– Всё-таки христианская культура и наркоторговля – это, знаете ли, как-то… – замялся Сабельзон. – Опять же, эта ваша карма. Что-то мне подсказывает, что здесь её можно испортить.

– Насчёт кармы вы правы, – признал серафим, – а насчёт культуры – это вы путаете христианскую культуру и христианские ценности. Вещи, можно сказать, противоположные, – наставительно сказал серафим. – Или вам ближе ценности?

– Ближе, – решительно заявил Сабельзон.

– Ну, так бы и сразу сказали, – серафим захлопнул книгу и извлёк откуда-то другую, в белой обложке. – Ага, вот. Есть замечательная вакансия на воплощение в семье истинных христиан, протестантов. Прекрасные люди, искренне верующие, добрые, смелые, умные, всем бы таких родителей… – вздохнул он. – Оформляем?

– А где они живут? – академик уже понял, что нужно держать ухо востро и на предложение не поддался.

– В Северной Корее, – развёл крылами серафим. – Сейчас там христиан преследуют по закону. Но они держатся за веру. Их, конечно, найдут и замучают, а вас отправят в концлагерь. Но вы выживете, – утешил он. – Крепкий нравственный фундамент, заложенный родителями, поможет вам перенести всё…

– Не надо, – решительно заявил академик. – Мне бы в нормальную семью в нормальной стране, чтобы я мог заниматься наукой. Лучше всего социологией и демографией. Я, знаете ли, привык.