Слишком много (ЛП)

Я сосредоточилась на своих пальцах, оттягивая кутикулу, но краем глаза уловила движение, когда Тео переминается с ноги на ногу, молча и, скорее всего, в ужасе. Не могу представить, что творится у него в голове. Он волнуется? Боится, что я нестабильна и могу навредить ему? Хочет ли он узнать причину или думает, как побыстрее от меня избавиться?

— Полиция провела вскрытие. Они проверили результаты токсикологии Василиса и поняли, что он был под кайфом. Улики были налицо… мой билет в один конец в тюрьму. Все отвернулись от меня. Друзья, семья, весь город. Вся страна. Я стала злодейкой. Худшим из них, потому что я убила человека, которого все любили. Героя.

Мой голос снова становится тверже. Я научилась блокировать боль от того, что общество сделало со мной. Единственная боль, которая осталась глубоко внутри, — не за меня. Она за них. За тех, кто не смог защитить себя.

— Люди жестоки. В меня плевали, угрожали смертью и называли всеми именами, которые только можно придумать. Я получала сотни мерзких писем, пока находилась под стражей в ожидании суда. Ни один человек не поддержал меня, но я отказалась признать себя виновной. Я не чувствовала себя виноватой, Тео. И до сих пор не чувствую.

Даже я знаю, что это звучит безумно. Как я могу не ненавидеть себя за то, что лишила кого-то жизни? Я задавалась этим вопросом почти два года, придирчиво изучая свое поведение и личность на предмет признаков психической нестабильности. Что, если я психопат?

Может, и так…

Может, меня нужно запереть в психушке?

Мои слезы высыхают, а руки перестают дрожать. Я не жалею о том, что сделала. Это стоило той боли и страданий, которые я перенесла впоследствии. Ничто из этого не могло сравниться с тем, через что прошли они.

— Я сделала то, что считал правильным. Судебный процесс был главной новостью, и судья прилагал все усилия, чтобы как можно скорее предать меня правосудию. Я никогда не говорила им, убила ли я Василиса и почему. Никто не спрашивал. Они предполагали, но никто не понял до конца. Только один человек знает истинную причину — его отец. И теперь ты тоже будешь знать.

— Почему? — произносит Тео, побуждая меня посмотреть на него.

И снова я не уверена, что именно светится в его глазах. Страх? Презрение? Любопытство? Может быть, смесь всех трех. А может, что-то совсем другое.

— Знаешь, тот кабинет? Я узнала, почему меня туда не пускали. Я узнала, почему Василис так активно помогал всем детским домам в округе. Я увидела причину на его ноутбуке. Его заставкой был коллаж из фотографий маленьких мальчиков и девочек… голых.

— Черт, — тихо дышит Тео, его глаза расширены и прикованы к моему лицу, кожа пепельная. — Он был…? Господи, — прохрипел он, не в силах назвать чудовище тем, чем оно было.

Я не виню его. Я не могу придумать ни одного преступления хуже того, что совершил мой мертвый муж.

— Папка с видеороликами, на которых Василис насилует детей, была на его рабочем столе, — тихо говорю я. — На виду. Не спрятана, не защищена паролем. Он был влиятельным человеком, за ним стоял еще более влиятельный человек — его отец, бывший президент Греции. Не знаю, чувствовал ли Василис себя непобедимым или… — Я вздохнула, впиваясь ногтями в ладони. — Его отец похоронил бы улики и превратил бы мою жизнь в ад, если бы я попыталась разоблачить Василиса. Я не знала, как еще остановить его от причинения вреда детям.

Два года спустя я так и не смогла придумать альтернативу. Решение, которое позволило бы ему жить. Решение, которое позволило бы мне остаться в Греции со своей семьей.

Я делаю еще один глоток кофе, ожидая, пока Тео обработает информацию. Он погрузился в раздумья, рассеянно скрежеща зубами. Проходят минуты, прежде чем он заговорит, а когда он это делает, его голос звучит напряженно, как будто он заставляет свои голосовые связки работать.

— Почему обвинения были сняты?

Облегчение пытается прокрасться в мое сердце, потому что он, похоже, не боится меня. Он не говорит так, будто я — болезнь, питающаяся его жизнью. Я бы не пожалела о том, что провела двадцать пять лет в тюрьме за убийство Василиса, но это не значит, что я этого хотела. После того как он испустил последний вздох, я завладела его ноутбуком, зная, что улики на нем могут стать той разменной монетой, которая спасет меня от жизни за решеткой тюрьмы строгого режима.

— На полпути к суду отец Василиса согласился поговорить со мной. Он договорился о приватной беседе без свидетелей. — Я поднимаю взгляд, встречаясь с темными глазами Тео. — Я шантажировала его. Я рассказала ему, что сделал его сын и что если меня посадят за его убийство, то я заберу его и его доброе имя с собой. Ризос был моим шансом уйти. Я сказала ему, что обнародую улики. Это будет его конец. Конец его семьи, и он никогда этого не допустит.

— Через две недели он вернулся с пачкой юридических документов — его страховой полис, гарантирующий, что я никогда никому не расскажу, почему убила его сына. Обвинения были сняты, смерть Василиса признали самоубийством, а меня освободили.