Слишком много счастья (сборник)

Но было еще нечто большее: ей казалось, что ее сжавшееся было сердце расширилось, обретя свои обычные размеры, а потом начало расти как-то иначе – становиться легче, свежее, и она вдруг научилась относиться ко всему на свете просто и с юмором. Даже оспа в Копенгагене выглядела теперь не страшнее эпидемии чумы в старинной балладе. И такой же казалась вся ее собственная жизнь – все ее потери и несчастья были не более чем иллюзиями. События, идеи принимали новую форму, которую она наблюдала чисто умозрительно и как бы сквозь искажающее стекло.

Впрочем, однажды ей уже довелось испытать нечто подобное. Первая встреча с тригонометрией, лет в двенадцать. Профессор Тыртов {126} , их сосед по имению, привез в Палибино свой новый учебник физики. Он надеялся, что книга заинтересует Василия Васильевича как артиллериста. Соня пробралась в отцовский кабинет и открыла ее на разделе «Оптика». Начала читать и рассматривать рисунки, и ей показалось, что она почти все понимает. Она еще не имела представления о синусах и косинусах и взяла вместо синуса хорду – а для малых углов эти величины почти совпадают друг с другом. Так ей открылся новый прекрасный язык.

Она почувствовала себя счастливой и не сильно этому удивилась.

Такие открытия еще будут происходить множество раз. Способности к математике – дар природы, такой же, как северное сияние. Его не надо смешивать с другими явлениями этого мира – со статьями, премиями, коллегами и дипломами.

Кондуктор разбудил ее на подъезде к Стокгольму.

– Какой сегодня день? – спросила Софья.

– Пятница.

– Ага, отлично! Я еще успею прочесть лекцию {127} .– Вы бы лучше поберегли здоровье, сударыня.

В два часа Софья уже стояла за кафедрой и читала лекцию – умело, связно, без кашля и без боли. Только какое-то еле слышное гудение как будто проходило по ее телу, словно дрожала телеграфная проволока, однако на голос это никак не влияло. Похоже, горло излечилось само собой. Закончив лекцию, она отправилась домой, переоделась и поехала на извозчике на прием в дом Гюлденов {128} , куда ее пригласили ранее. Она была в прекрасном настроении, с воодушевлением делилась впечатлениями об Италии и о юге Франции – но не о возвращении в Швецию. Потом, не извинившись, вышла – сначала из комнаты, а потом из дома. Ее переполняли какие-то мерцающие, удивительные идеи, и было невозможно разговаривать далее с людьми.

Уже темно, идет снег, но ветра нет, и фонари кажутся огромными, как золотые шары на рождественской елке. Она поискала глазами извозчика, однако поблизости не оказалось ни одного. Показался омнибус. Она замахала руками. Возница остановился, хотя и проворчал, что остановки тут нет.

– Но вы же остановились, – беспечно ответила она.Стокгольм Софья знала все еще плохо, и прошло некоторое время, прежде чем она сообразила, что едет не в ту сторону. Рассмеявшись, сказала об этом кучеру. Тот высадил ее, и она пошла по городу в вечернем платье, легком плаще и туфлях. Тротуары были белы и пустынны. Ей пришлось пройти около мили, и она с радостью отметила, что все-таки помнит дорогу. Ноги промокли, но холод не чувствовался. Должно быть, из-за безветрия, а еще от радости, захватившей ум и тело. От счастья, о котором она раньше понятия не имела, но которое теперь ее никогда не покинет. Наверное, это звучит совсем банально, но город выглядел точь-в-точь как в сказке.

На следующий день пришлось остаться в постели. Софья послала записку Миттаг-Леффлеру с просьбой прислать своего доктора, поскольку она не знает здесь ни одного врача. Гёста не только выполнил просьбу, но и пришел сам. Он просидел довольно долго, и они поговорили о новой математической статье, которую Софья собиралась написать. Работа обещала стать амбициознее, ценнее и красивее, чем все сделанное ею до сих пор.

Доктор решил, что у нее не в порядке почки, и выписал рецепт.

– Забыла его спросить, – сказала Софья после того, как он ушел.

– О чем? – поинтересовался Гёста.

– О чуме. В Копенгагене.

– Ты бредишь, – мягко сказал Миттаг-Леффлер. – Кто тебе про это наплел?

– Слепец, – ответила она. Потом поправилась: – То есть глупец. Глупый человек.

Она сделала такой жест, словно лепила что-то из воздуха, нечто более выразительное, чем слова.

– Прости мой шведский.

– Ты бы не болтала сейчас. Подожди, пока поправишься.

Она улыбнулась, потом помрачнела и сказала четко:

– Мой муж.

– В смысле – жених? Он тебе пока не муж. Ну-ну, шучу. Ты хочешь, чтобы он сюда приехал?

Она покачала головой:

– Не он. Босуэлл.

Потом быстро произнесла:

– Нет, нет, нет! Другой!– Соня, успокойся! Тебе надо поспать.